Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII – начала XX в.. Р. Ю. Почекаев
которых нередко затрагиваются различные аспекты политической, государственной и правовой жизни этого ханства. В настоящей главе будут проанализированы сведения российских и западных путешественников о государственности и праве Бухарского ханства/эмирата в XVIII – второй половине XIX в., до того как над ним был установлен российский протекторат[15].
§ 1. Монархи: эволюция правового статуса
Уже в первой четверти XVIII в. власть бухарских монархов-Аштарханидов – потомков Чингис-хана по линии его старшего сына Джучи[16] – находилась в состоянии кризиса, и они во многом являлись лишь номинальными монархами, что не осталось незамеченным и иностранными путешественниками. Уже Ф. Беневени, посланник Петра I в Иран и Среднюю Азию, побывавший в Бухаре в 1724–1725 гг., отмечал, что хан Абу-л-Файз (прав. 1711–1747) целиком зависел от своих приближенных из числа родоплеменных вождей, которые могли в любой момент предать его или поднять мятеж. Войска же зачастую хану не подчинялись, требуя от него сначала выплатить им жалованье. Неудивительно, что хан чувствовал себя весьма неуверенно на престоле, нередко не имея возможности противостоять не только внешним врагам, но и внутренней оппозиции [Беневени, 1986, с. 77–79, 126][17].
При этом даже такая номинальная власть оказывалась привлекательной для различных претендентов. Так, в 1722 г. претензии на бухарский трон предъявил некий Раджаб-султан – двоюродный брат и ставленник хивинского хана Ширгази, обосновавшийся во втором по значению городе ханства – Самарканде. Его немедленно поддержали многие узбекские племена Бухарского ханства в противовес Абу-л-Файзу, включая и ханского аталыка – «набольшего одного из узбеков», «на которого сей хан [Абул-Фейз], яко на своего брата, надеялся» [Беневени, 1986, с. 78] (см. также: [Гулямов, 1978, с. 29]). Фактически ханство раскололось на две части, каждая из которых признавала одного из двух соперничающих монархов. Законный монарх, не доверяя собственным подданным, был вынужден доверить свою безопасность наемным воинам-«калмыкам» (т. е. выходцам из Джунгарского ханства) и даже своим «придворным холопам», среди которых были и русские пленники из числа солдат А. Бековича-Черкасского, попавшие затем в Бухару [Беневени, 1986, с. 125; Ефремов, 1811, с. 89, 94–95].
Фактически Абу-л-Файз стал последним ханом, который вступил на престол в соответствии с законом. В 1747 г. он был убит, и на трон стали возводиться монархи с сомнительной легитимностью (нередко – потомки младших ветвей бухарского ханского рода и даже по женской линии), фактическая же власть перешла к аталыкам из племени мангыт. Лишаясь все больше власти фактически, ханы-Аштар-ханиды на рубеже XVIII–XIX вв. были и формально отстранены от власти, которая перешла к новым монархам – эмирам из узбекского племени мангытов, чья династия также получила название Мангытской (ок. 1800–1920).
Несмотря на то что новые бухарские правители не принадлежали к роду Чингис-хана и, соответственно, не могли претендовать на ханский титул, довольствуясь
Поскольку пребывание Бухары и Хивы под российским протекторатом (1868/1873–1917) оказало определенное влияние на политико-правовое развитие среднеазиатских ханств, анализ записок путешественников этого периода будет произведен в отдельной главе.
Родоначальником династии был Яр-Мухаммад-султан (ум. 1599), предки которого происходили из династии правителей Астраханского ханства, откуда, собственно, и название бухарской ханской династии.
Любопытно отметить, что заметки «стороннего наблюдателя» Ф. Беневени о ханской власти в Бухаре первой четверти XVIII в. во многом совпадают со сведениями Абдуррахмана Даулата Тали – придворного самого хана Абу-л-Файза [Тали, 1959].