Пьесы. Данил Салихов
портреты Сталина, Берии, Жданова, ещё какие-то портреты, но их не распознать, они словно в тумане.
Вон, вон, видите, грозят пальцем. Вы ещё не знаете, это не только те, кто здесь, – их много. Я боюсь. Эби, я боюсь. Через мои руки прошли сотни судеб. Они, да, они мне приказывали. Я остался виноватым. Видите, вон, вон, бегут, прикрыв лица чёрным! Вы не можете их узнать. Они убегают. А вот души тех, кто прошёл через мои руки, меня со всех сторон сжимают, давят, пугают… Вот опять идут. Эби, эби, милая, спаси меня! (Прижимается к Нагиме.) Они идут убивать меня. Вон входят в окна, в двери. Спасите! Спасите! (Запрыгивает на подоконник, хватается за решётки. Глядя на зрителей.) Я не виноват, не виноват я! Я всего лишь исполнитель. Спасите, спасите, мне хочется жить.
Айрат (кричит Садрыю.) По какому поводу ты застыл? Позови палача с дубинкой. Пусть тебя свяжут!
Нагима. Не надо, Садрый, не зови! Он сейчас успокоится.
Исмай. Эби, позовём того человека. Когда он укутывает во влажные простыни, Кадыр-абый успокаивается. Неделями лежал на кровати. Позовём. И нам будет спокойнее.
Нагима. Не надо, Исмагил! Похоже, та влажная простыня унесёт его на тот свет. Спустись, Кадыр. (Берёт его за руки, и тот спускается.) Отдохни, отдохни. Поживёшь ещё, поживёшь.
Исмай. Все мы ещё поживём.
Садрый. А я никогда не умру! Я живучий! Поэтому я врагов не боюсь. Выживаю, и опять на фронт. Я не успокоюсь до тех пор, пока Гитлера не сдам Сталину. А уж что ему делать с Гитлером, Сталин сам знает. А потом, Нагима-апа, я увезу тебя в Россию как жену.
Нагима. Ладно, Садрый, ладно, так и сделаешь.
Исмай. А я у вас буду кучером.
Садрый. Будешь. Запряжём трёх рыжих коней, договорились? Исмагил, здорово ведь будет, да?
Айрат. Замечательный будет экипаж. Пожалуйста, запрягайте их и мчитесь скорей.
Исмай. А ты будешь гармонистом. Сядешь рядом со мной и будешь играть на гармони.
Айрат. Нет уж, на гармони играйте сами. Я ещё слишком молод, чтобы играть на гармони рядом с вами, едучи на конях. Вон, возьмите Кадыра.
Садрый. В наших краях девушку так увозят, здорово ведь, Нагима-эби? Как здорово!
Нагима. Да, конечно…
Садрый. А ты к моему возвращению с войны сошьёшь свадебное платье, хорошо?
Нагима. Платье у меня готово. Только не довелось его надеть. Пожелтело оно в сундуке, ожидая дня свадьбы. Любила я его, эх, любила. И до сих пор люблю. И до сих пор тоскую. Произошло невесть что. Меня не только в сердце ранило, навеки сделало несчастной то утро, когда мы расстались, и та ночь с затмением луны. И некому мне поведать тайну своей души. Вот только вы и есть, если выслушаете. Кроме вас, нет у меня никого. В восемнадцать лет я осталась сиротой, и Аллах не дал мне возможности испытать мужской ласки. А я ждала. Считала минуты, часы… Годами ждала. Ждала. И до сих пор жду. Знаю, что его больше не увижу. А всё равно жду. Он сейчас, если жив, наверно, дед, внуки есть. И, наверно, счастлив, и меня забыл. А я всё равно его жду. В тот вечер, когда мы с ним поклялись быть вместе, когда было