Казань – ностальжи. Рамиль Гарифуллин
разных сторон дворика разговоров соседей и сидящих на лавке бабушек.
Бой курантов хорошо был слышен ранним утром. Бывало, проснёшься в воскресенье от радости того, что не нужно идти в детский сад. (В обыденные дни просыпался тяжело!) В квартире тень, темно, все храпят, и хочется куда-то на свет, к небу, к солнцу… Выйдешь в прохладный, ещё не согревшийся от солнца тихий дворик, сядешь на бревно, что у забора тёти Клавы. Сидишь, греешься на солнце… и ждёшь боя курантов. Вот оно счастье ожидания! Иногда боя так долго нет, что начинаешь тревожиться. А вдруг куранты Спасской башни отключили или отменили?! И вдруг слышишь первый звон! Как-то выходишь из полусна от согревшего тебя солнышка! Оживаешь! Считаешь. Один, два, три, четыре, пять, шесть… В часах я тогда не разбирался, но считать уже умел. Позднее, познав стрелки часов жизни, до меня дошло, что я просыпался и выходил во двор раньше шести часов утра! Сидел и наблюдал, как просыпается двор. Один раз донаблюдался до того, что увидел своих соседей, мальчишек и девчонок, выходящих с большими букетами цветов. Это было утро Первого сентября 1967 года, и до школы мне было ещё два года. Позавидовал школьникам!
Через год произошло открытие! Оказывается, если подняться на террасу нашего двора, под которой находился цех обувной фабрики, то оттуда виден купол Спасской башни! И так близко виден! А ещё лучше он был виден из окна подъезда дома напротив! Теперь я вечерами смотрел, слушал, любовался Спасской башней. Никогда не забуду своё последнее, прощальное любование этой башней. Это был последний вечер общения с ней, так как утром следующего дня мы переехали на новую квартиру…
Лошадь Бурка в царстве вина
Лошадь Бурка, запряжённая в телегу с резиновыми покрышками из-под «Москвича», с зашоренными глазами стояла у моей парадки со стороны улицы Чернышевского. Я знал, что под шорами спрятаны её красивые и грустные глаза. Она была грустная даже тогда, когда её кормили из мешочка, надетого на её мордочку аж по самые глаза.
В мешочке был овёс, но глаза Бурки всё равно были грустными. Мне тогда казалось, что глаза этой лошади зашоривали после трапезы для того, чтобы прохожие не видели их грусти, чтобы лишний раз не вгонять пешеходов в депрессию. Оказалось не так! Просто Бурке не позволено было много видеть! Меньше видишь – легче живёшь! И смирнее стоишь! Смирнее, но с грустными глазами! А что ей радоваться-то? Что ли, шинам и подшипникам от «Москвича», которые улучшили ход тележки, в которую она запряжена? Ведь теперь её тележка стала культурнее, по сравнению с теми тележками, которые колесят где-то за городом на деревянных колёсах, вращающихся на одном гвозде, которому всегда не хватает масла, и поэтому вся Земля громко скрипит! Причём громче, чем от вращения вокруг своей оси! А может, Бурке нужно было радоваться от того, что она подкована хорошими подковами, которые издают прекрасное, ласкающее слух цокание?! Нет уж! Это нам, людям, от этого больше радости, а не грустной лошади!
Позднее глаза Бурке стали зашоривать и тогда, когда она жевала