В этом мире, в этом городе…. Коллектив авторов

      Снег выпал, как всегда – прекрасный

      и чистый снег.

      И над землёй сияет месяц ясный,

      льёт ровный свет.

      И что-то явно деется с душою —

      молчит, светясь.

      Ей снова по плечу – большое,

      что держит нас

      на этом сине-белом свете:

      твори, пророчь!

      На неразгаданной планете,

      летящей в ночь.

      Ах, молодость! – не сдуру ли? – полез

      на стену, на скалу береговую,

      без снаряженья, без страховки, без

      верёвок, крючьев… Понял, чем рискую, —

      когда до верха – метра три, а вниз —

      и глянуть страшно – берег, осыпь, камни…

      и под ногами – узенький карниз,

      а вверх – крошится сланец под руками…

      Завис, завис, дурак, над Ангарой!

      На том карнизе – стой, зови подмогу…

      Вжимаюсь в стенку: «Что же ты, герой?

      Допрыгался? Куда поставишь ногу?»

      Но ищут пальцы и глаза – возможный путь,

      шиш – кварцевый с кулак – надёжен вроде,

      и трещина – расширь её чуть-чуть —

      опорой станет, и сосновый корень

      повыше – в трещине – поможет одолеть

      и уцелеть, и выбраться…

      Спасенье —

      в одном рывке.

      А дальше – можно петь

      и любоваться Ангарой осенней!

      Рывок, и – выдержали кварц и корешок —

      я наверху, в траве лицом горячим…

      Не торжествую – был от смерти на вершок.

      Мне повезло… Случайно, не иначе…

      Сочувственно насмешлив лик Удачи…

      Тяжёл и тёмен глаз её укор.

      Я – знаю, чую на себе его с тех пор.

      Поэт в столице больше, чем поэт.

      Поэт в провинции – талантлив или нет —

      он что-то вроде местного придурка,

      не выше пешки шахматной фигурка.

      И сколько к небу взор не возноси —

      так было, есть и будет на Руси.

      Но – живы, свищут в роще соловьи:

      «Пой, не скрывайся, милый, не таи!»

      Невидимы, под козырьком крыльца,

      сидим мы за полночь, от родины отца,

      от Костромы, в недальнем далеке,

      он чуть поодаль – на одной доске

      крылечка нашего сидит…

      Нам хорошо.

      Мы чувствуем: меж нами – тьма и сырость,

      меж нами время навсегда остановилось,

      и нет его, как будто, да и что

      мы называли временем когда-то?

      Лишь воздух, холодящий поры щёк,

      и звёздной бездны яма…

      Маловато

      мы говорили с ним…

      А он мне дал

      так много – мне вовек не отдариться.

      Я многого не понял,