Мир и война в жизни нашей семьи. Л. Г. Зубкова
лошади и еле-еле ускакал от стаи волков. Знала, что волки нападают на людей. Как только мне пришло всё это в голову, я остановилась и говорю Надежде:
– Ты видишь?
– Да, вижу. Кто-то лежит на дороге. Я давно уже вижу. Но раз ты идешь, то и я иду. Ничего тебе не говорю.
Я тоже стала различать, что на дороге большая кучка. И глаза стали различать многое. Стоим мы с Надеждой, затаив дыхание, молчим и дрожим. И испытываем тот же страх, что был утром. Глаз не спускаем с глаз волков. Волки тоже никаких звуков не подают, притаились. Наверное, думают, как на нас броситься и на кого первого. Тихо-тихо. Только очень громко стало слышно, как коровы пережевывают жвачку. И от коров пахнет молоком. Мы-то с Надеждой молчим, может быть, волки бы нас и не заметили, может быть, мы и спрятались бы от них. Но коровы-то жуют, молоком-то от них пахнет. Волки-то это всё, небось, чувствуют. Значит, вот-вот набросятся на нас.
Стоим. Замерли, даже шептаться боимся. Не шевелимся. Глаз с волков не спускаем. Вмиг пролетела в голове вся жизнь. Про корову я уж и забыла. Детей мне стало жалко. Как же они вырастут без меня? Страх такой напал на меня, чувствую, что я вся мокрая. Мурашки по телу бегают, волосы встают дыбом. Дрожу. Не помню уж, сколько мы как в оцепенении стояли. Но всему бывает конец. Мы стоим, не падаем. Начинаем приходить в себя. Повернулась я к Надежде. Лица в темноте не видно, но она стоит, тоже оцепеневшая. Я опять поворачиваю голову на глаза волков. Они замерли. Ну когда же они будут на нас прыгать-то, когда же, наконец, конец-то? Молчим. А коровы жуют.
Шепчу:
– Надежда, что же делать-то?
– Не знаю.
– Что ж до утра будем стоять? Давай пойдем.
– Да как только сдвинемся, так они на нас и бросятся.
Я тоже так подумала. Знаю, когда остановишься перед набросившейся на тебя собакой, она тоже остановится и замолчит. Стоит только сдвинуться или того хуже бежать, так тут же собака начинает тебя кусать. Наверное, так и волки будут делать. Мы стоим, держим за поводки коров и не знаем, что делать. Волки тоже все смотрят на нас, не шевелятся и тоже, наверное, что-то думают. Не знаю, сколько бы мы так стояли, устали мы от страха. Не знаю, думают ли что коровы. Наверное, что-то тоже думают. Ведь живые, ведь что-то соображают, едят, пьют, ходят, ложатся и когда их позовешь – подходят, откликаются – мычат. Ласкаются, лижут руки, когда им даешь хлеб. Бьют хвостом, когда больно дергаешь за соски. Ну, наверное, тоже соображают. Не знаю из каких соображений, но вдруг моя Зорька дернула за поводок, пошла вперед. Невольно и я потянулась за ней. Я испугалась при этом пуще прежнего, но все же иду за Зорькой и даже немного начинаю ее подталкивать. А сама в это время всё не спускаю глаз с волков. Надежда тоже сдвинулась и идет за нами с Зорькой. Я иду за Зорькой, как за щитом каким, и про себя говорю: «Ну иди, иди, милая Зорька, не бойся, мы с тобой». Говорю и всё вперед смотрю. Совсем уже подходим близко. Волки не движутся. Зорька моя идет как ни в чем не бывало, хвостом помахивает. Меня им задевает. Как бы говорит: «Не бойся, иди, ничего