Один день неизвестного поэта. Поэма. Олег Филипенко
м электронный корейский будильник,
мерзко и тонко пища, возвестил, что пора подыматься.
Глаз приоткрыл. За окном, занавешенным синею шторой
полупрозрачной, уже посерело. А вроде недавно
в это же время совсем еще было темно. Да, на убыль
время ночное идет. Посмотрел на часы: до подъема
двадцать минут. Подремлю еще. На бок улегся и руки
между коленками сунул, коленки ж согнул перед этим.
Но улетучился сон мой мгновенно, и вот уже мысли
закопошились в мозгу, и я понял, что нужно вставать мне.
Как не пытался прогнать эти мысли и образы в красках,
не получилось, они как алмаз по стеклу проводили
нити свои, и остатки сонливости вовсе исчезли,
лишь оставался узор этих мыслей, и четкий, и ясный.
Встал, одеяло откинув, на кухню прошел, чтобы чайник
сразу поставить, потом в туалет пошел, над унитазом
встал и, смотря в потолок иль на струйку, что билась упруго
в дно унитаза, подумал, что время в запасе есть, можно
и не спешить как обычно, когда себе лишних движений
не позволяю я сделать и строго по графику тело
перемещаю в пространстве и действия им совершаю.
В ванну направился, в зеркало сразу взглянул: глаз припухший
и мутноватый от сна. Вот такой, как ни странно, подходит
больше поэту, поскольку такой глаз еще у младенца.
Впрочем, что я не младенец – могу поручиться. Поэтом
тоже считать себя времени нет, слишком много работы
связанной с бизнесом. Только когда перед чистой бумагой
с ручкой один на один я останусь, тогда вспоминаю
о главном деле всей жизни, и мысли в пучок собираю
через сознанье, как если б сквозь линзу лучи, что пред этим
были рассеяны в воздухе, и начинаю рукою
плавно иль чуть торопливо и нервно водить по бумаге.
Кранчика два открутил, чтоб холодную воду с горячей
для умыванья смешать, после этого руки намылил,
мыло при этом скользнуло из рук в умывальник, его я
тут же поднял, кинул в мыльницу и принялся умываться.
Вышел из ванной, кипел уже чайник, налил кипяточку
в чистый стакан с подстаканником и заварил там пакетик
чая, лимона я ломтик добавил, три сахара ложки.
После побриться пошел, чай оставил же стынуть на кухне.
Бриться я начал с шестнадцати лет. Правда, брить поначалу
нечего было почти, – еле-еле усы пробивались,
на подбородке же три волосинки торчало, но начал
бриться, поскольку ровесники многие брились, к тому же
и борода и усы начинают расти чуть быстрее
если их брить, – знатоки так сказали из тех, кто уж брился.
Бритву у отчима брал незаметно, поскольку стеснялся
мать попросить купить бритву. Она посмеяться могла бы.
Да и действительно, то, что я брился никто поначалу
не замечал из родителей. Лишь одноклассники только
из самых близких друзей, потому что они точно так же
сим озабочены были, поставив лицом меня к солнцу,
на подбородок мой чистый и место над верхней губою
важно и долго смотрели, пытаясь следы найти бритвы.
В армии брился два раза в неделю примерно, теперь же
каждое утро, а то и два раза в день, если мне нужно.
И с удовольствием к тем временам бы вернулся, когда я
или не брился совсем или дважды в неделю, ну, трижды.
Вытащил шнур телевизора, чуть наклонясь, из розетки,
вилку от бритвы засунул в розетку и встал у окошка,
зеркало на подоконник поставив, и тщательно бриться
начал, водя по щекам электрической бритвой шумящей.
После, побрившись, на кухню вернулся, уселся неспешно
чаю попить, – хорошо, когда время в запасе имеешь.
Небо без облачка. Солнечный день будет, видимо. Славно.
Вот и весна наступила. Так долго зима продолжалась.
Долго, а все же прошла. Пролетела, как не было. Во как.
Первая муха меж стекол оконных жужжала и билась,
надо же, чуть потеплело, и муха уже появилась.
Чай не допив, я пошел одеваться. Привычным движеньем
брюки, потом и пиджак надел, в ванну зашел, где висели
на батарее горячей носки, что уж высохли за ночь,
сев, натянул