Один день неизвестного поэта. Поэма. Олег Филипенко
огляделся вокруг, ожидая, когда наконец-то
лифта кабинка подъедет, и стал размышлять о работе.
Правда, недолго: секунды четыре иль пять и едва лишь
я погрузился в проблему о деньгах, как тут же отбросил
мысль неприятную: буду еще я грузить себя этим!
Все устаканится. Вспомню об этой проблеме и выход
буду искать на работе, а нынче приятно не думать
мне ни о чем. Ведь не жизнь для работы, работа для жизни.
Двери раскрылись, я в лифт поспешил и, чуть ногтем касаясь
кнопки с цифирью «один», надавил на нее до упора.
Двери закрылись, и я стал рассматривать стенки и даже
на потолок поднял взгляд, – может, новую надпись увижу
типа «Спартак – чемпион» или что-нибудь в этом же роде.
Лифт же тем временем вниз опускался со скрипом и трясся
как колымага на сельской дороге. Я даже подумал:
«Как не застрять бы…» Ведь жутко представить себя в этой клетке.
Клаустрофобия точно терзала мне душу тогда бы.
Надо же, – в детстве я в лифте сто раз застревал, развлекуху
в том находя, и сие не пугало отвязного парня.
Нынче ж мне дурно от мысли одной, что могу я остаться
запертым меж этажей, – вот как время и опыт меняют
разум и всю психофизику нашу: трусливы как зайцы
люди становятся с возрастом. Что тут поделаешь? Опыт
есть отрицательный. Я, например, чуть от дыма в квартире
не задохнулся, когда был пожар у соседей, точнее
где-то в подвале, а дым очень едкий и черный по шахте
лифта как сквозь центрифугу тянулся наверх, заполняя
верхний этаж и квартиру мою. Я как раз в это время,
помню, роман свой писал, где замыслил героя в финале
жизни лишить и уже подошел к тому месту, где был он
заперт в квартире и выйти не мог бедолага из оной;
дом же, в котором сидел он, хотел я спалить и героя
тем погубить. Но случился пожар в моем доме, и это
стало мистическим знаком, чтоб я пощадил и героя,
раз уж остался сам жив. Но с тех пор меня мучает часто
клаустрофобия в лифте, квартире, метро. И, пожалуй,
хватит об этом. Тем более, я уж из лифта наружу
вышел и стал по ступенькам спускаться, чуть веки сощурив, —
света так мало в подъезде, и еле виднелись ступеньки.
Вот миновал этот темный и малоприятный участок
я и к двери подошел, где недавно поставлен был ЖЭКом
с кодом замок, чем жильцов осчастливил наверно, —
мне же досадно – любимая кода не знает и как бы
не огорчить ее этим. Расстроится девочка, верно.
Дверь приоткрыв, огляделся назад, чтоб еще раз увидеть
надпись фломастером черным на синей стене шрифтом крупным
«ЗЮЗИК». И я улыбнулся, и сердце согрелось любовью…
Вот уж и листья деревья покрыли. Как быстро, однако!
В этой Москве и весны не увидишь ты толком. Зиму лишь
солнце