БАМС! Безымянное агентство магического сыска. Тати Блэк
совсем недолгим, Настасью Павловну словно опалило огнем, который не сумел погасить ни безумный забег за злодеем, ни длительная прогулка по ночному Шулербургу.
И что такого было в этом мужчине, что он действовал на нее так? Да, привлекателен, но при дворе она видела и более красивых щеголей. Да, умен и даже остроумен, но таких Настасья Павловна тоже повидала вдоволь. Возможно, все дело было в том, что Петр Иванович был искренним. Никого из себя не корчил, не оперировал наигранными фразами… во всяком случае, за то короткое, но весьма бурное время, что они были знакомы.
И теперь, стоя рядом с этим мужчиной в тени акации, Настасье Павловне хотелось сказать ему вовсе не то, что она уже произнесла чинным тонном. На самом деле ей хотелось прильнуть к нему и умолять: «Поцелуйте меня ещё, Петр Иванович». Так, как не целовал ещё никто. Включая покойного супруга.
Алексей Михайлович вообще редко замечал жену среди своих бесконечных инструментов, металлических штуковин и шестерёнок, а в тех редких случаях, когда все же удостаивал своим вниманием, лучшее, что она получала от него – это краткое прикосновение холодных губ ко лбу. И это даже сравнить было невозможно с горячими устами Петра Ивановича.
Какое-то время Настасья Павловна смотрела на Шульца, ожидая, что тот поймёт, какие чувства ее сейчас обуревают и сделает то, чего ей так желалось. Но господин лейб-квор только коротко покашлял, словно прочищая горло, и сказал:
– Отчего же вы, Настасья Павловна, не позволяете проводить вас до дверей?
Оболенская замерла на несколько мгновений, пытаясь осознать сказанное и, нащупав железные прутья ворот, вцепилась в них, дабы не упасть, ибо ноги враз ослабели от постигшего ее разочарования.
– Дело в том, Петр Иванович… – начала Настасья и запнулась, ища подходящего предлога не позволить снова загнать ее в невольную ловушку. – Видите ли, дело в том, что папенька завел себе новую игрушку. У нас по саду бегает механический цербер! Папенька утверждает, что это мера воздействия против мальчишек из трущоб, ворующих у нас… – Оболенская кинула быстрый взгляд в сад. – Ворующих у нас груши! Мне бы не хотелось, чтобы вы свели с ним близкое знакомство.
– Вот как? – удивился Шульц. – Не подозревал, что Павел Андреевич так увлечен новомодными изобретениями. Сначала пианино, теперь собака…
– Мы и сами удивлены его увлечением, Петр Иванович. Это, должно быть, возрастное.
Шульц промолчал, только продолжал смотреть на нее так, что Настасью Павловну снова охватило непонятное томление. В конце концов она не выдержала и взмолилась:
– Идите же, Петр Иванович, прошу вас.
Немного поколебавшись, Шульц повернулся и зашагал прочь, и Настасья Павловна выдохнула со смесью облегчения и разочарования. Похоже, находиться с этим мужчиной рядом и дальше будет очень сложной задачей. Гораздо более сложной, чем ей казалось, когда она соглашалась на это. Ах, если бы только он не поцеловал ее… Ах, если бы только он поцеловал ее ещё…
На