Эксперимент. Станислав Владимирович Борзых
несладко, а то и вовсе худо. Даже если изначально это и была незнакомая для них территория, со временем она становилась своей и родной, хорошо изученной и близкой.
Собственно, это нисколько не удивительно. Наоборот, было бы крайне подозрительно, если всё обстояло иначе. С нашим появлением на этой планете никакой революции не свершилось – а если она была, то произвели её наши генеалогические предшественники, а не мы сами – и мы стали одним из многих видов, которые пытаются выжить на повседневной основе, используя тот репертуар средств и инструментов, которыми его снабдила эволюция. Выход за эти рамки означал, по сути, смерть. Но что он в себя включал в сфере воззрений и ценностей?
Очевидно, что в нём не было того высокомерия, которое теперь чуть ли не универсально и всепроникающе. Человек в прошлом глядел на себя как на составляющую того, что его или её окружало, и никаких пограничных линий между этими сущностями не выстраивал. Куда более вероятно то, что наши праотцы рассматривали себя в качестве таких же животных – реже растений, земноводных и насекомых, но не птиц, грибы или бактерии малоправдоподобны – что и все остальные, что, между прочим, подтверждается современными охотниками-собирателями, а также старыми легендами и мифами о том, что представляет собой Земля и мы на ней.
В этой связи вряд ли в прошлом мы глядели на других как не нечто второсортное и заслуживающего любого с собой обращения. Куда больше похоже на правду то, что мы считали себя ровно такими же – или почти – а это не предполагало какого-то осознанного геноцида, который, тем не менее, не был исключён в принципе – по преимуществу по неведению, мы и сегодня этим грешим. Напротив, природа представляла собой наш единственный дом, а это говорило о том, что о ней надо заботиться и беречь её, но не уничтожать.
Как видно, человек сам по себе не настроен предубеждённо и враждебно по отношению к своим соседям по планете – и к ней самой тоже, это критично в свете второй главы. Это, как уже отмечалось, не гарантирует деструктивных действий с его или её стороны, но это, по меньшей мере, свидетельствует в пользу того, что в нас нет ничего особенного, что бы сразу бросалось нам в глаза и затем всячески нами подчёркивалось и артикулировалось. Поэтому культура в плане истребления была скорее за животных – и на стороне Земли, но больше гипотетически – чем против них, что, однако, не мешало нам употреблять их в пищу по мере необходимости – но наверняка с компенсаторными механизмами в виде чувства вины, благодарности, прощения и т.д. Но если она не делала из нас головорезов, то, может быть, в том повинны наши орудия труда? Тоже весьма сомнительно и вот почему.
Хотя деревянные и не сохраняются в археологической летописи – что также касается шкур, некоторых костей и прочих мягких тканей – там, где были соответствующие материалы, они, очевидно, доминировали. Никто не спорит с тем, что нас отличает прежде всего использование камня, а конкретно – кремния, но зайти с ним далеко весьма проблематично несмотря