Апокалипсисы апокалипсисов. Галина Мамыко
без постели-то? Это никак нам нельзя, это не семья уже будет, а маета. Но Надя упёрлась, как она это умеет, нет – и всё тут. Никакой постели. Да ещё книжки святые предлагает читать. Там, говорит, об этом пишут. Ты что, совсем не того, пытался достучаться до мозгов её Николай. А бесполезно. Разве можно до мозгов Нади достучаться, это никак невозможно.
Но, послушай, дорогая моя, разве можно без бабы – мужику, а бабе – без мужика, спрашивает её. Она говорит, – будем как брат и сестра.
Тут Николай ушёл из дома. Не приходил домой день, второй, третий…. Ночевал у товарища. У фотокора газеты Евгения Анатольевича Аккуратова. У того жена Лиза румяная, толстая, улыбается, двое внуков под ногами. Товарищ своей женой доволен. С постельным вопросом у них порядок. Ворочался Николай на чужом диване, закрывался подушкой, но всё равно слышал наводящие на него тоску вздохи и стоны за стеной. Товарищ с женой любили друг друга, как назло, каждую ночь. Эх… Надо в семью возвращаться. Пришёл домой. Надя на молитве в своём красном углу стоит. Мужу кивнула. Иди, говорит, поешь, перловая каша, щи из кислой капусты. И всё.
Так и шла жизнь для Николая. Хочет жену обнять, а она отодвигается. Хочет… Перехочет…
А потом началось у Нади это самое, помутнение антихристовое. Нельзя, говорит, новые документы принимать. Там – имя Зверя: три шестёрки! Конец света на носу. Сначала – документы, а потом чипы под кожу. А если чипы, то это – всё: зомби! Будут управлять тобою как подопытной свиньёй. На Причастие пойдёшь в церковь, а за тобой-то следят через чип, ну и перед Чашей в тебе чип оживёт – рвоту вызовет. Всё, значит, никаких документов.
Отпала Надя от общества. Скоро на деревьях будет себе гнёзда вить, думает Николай.
Эх, и какие же мозги куриные надо иметь, чтобы в обычных документах антихриста углядеть…
Вот тебе и конец, решил Николай. Пусть не семейной идиллии, то хотя бы финансовой. Для неё. Не для него. Пусть почувствует».
2 глава. «Тени стучали своими костями, с ними пели весело смерти»
Большие тени стоят повсюду. Это не люди, и это не звери. Тени живые и не живые, они большие, они очень большие. Они надвигаются на нашу память, они съедают нас понемногу. Сколько их, сколько их, никто не знает. Тени машут нам своими тенями, тени пачкают нас своей тенью. В них мы теряем свою память. Тени идут на нас, их очень много…
Надя очнулась. Молитвы уж нет с ней… Вместо молитвы бежали к ней тени. Они напевали свою немолитву. Они плясали свой страшный нетанец. В этом нетанце была лишь небыль, такая страшная, страшная небыль. Она была вся – в чёрных узорах. У неё были свои бледные смерти. Эти смерти сияли в безднах, в безднах глаз таких бездонных. А в этих безднах – другие смерти, вечные смерти в слепящих блёстках, смертей было много, очень много. Тени стучали своими костями, с ними пели весело смерти. Они обступали звонами Надю, они звенели всюду так громко.
Надя закрыла пальцами уши. Надя закрыла сердце и память. Она не хотела знать эту небыль, но не было силы не знать её. Страшно… Как же мне жить с этой страшной