Апокалипсисы апокалипсисов. Галина Мамыко
и снова тишина. Если приглядеться, можно увидеть на небе звёзды.
Николаю не до звёзд. Он за своей звездой тут, на земле, следит. Вон, впереди быстро так идёт, как будто на свидание опаздывает. Тут Николай просыпается со страшной мыслью, что Надя ему изменяет. Он вскакивает, ему холодно. Одеяло лежит на полу. Он укутывается и долго сидит. Из-за штор к нему тянется рука луны. Он смотрит на эту мертвенно-бледную руку, и думает, что это смерть с косой. Коса длинная, толстая, красивая, как у Нади в юности.
Наконец, луна вплывает в комнату, у неё много белых рук и белых грудей. Это всё же не смерть, думает Николай, это обычная луна. Толстая, как жена у фотокора Аккуратова. Николай вспоминает, как закрывался по ночам подушкой от любовных стонов супругов Аккуратовых. Он вздыхает и снова просыпается.
С тех пор, как Надя перешла на «сестринские» отношения с Николаем, он познал чувство ревности. Он стал подозрительным. Многое из того, на что раньше он не обращал внимания, его теперь настораживает. А точно ли она ходит в церковь? А почему так часто? А зачем каждую неделю одну ночь посвящает церковному бдению? Псалтирь неусыпаемая? Ага, «там» Надя – неусыпаемая, а дома? А дома она дрыхнет в одной квартире с живым, горячим, любящим её мужчиной, и ей хоть тресни. «Там» она посвящает кому-то себя, «там» она не может уснуть, а тут, где страстный, пылающий, объятый огнём любви, это ей по барабану.
Николай распаляет себя такими мыслями. Его сердце страдает. Его взгляд бродит по квартире вслед за женой. Вот она собирается на свою ночную псалтирь. Вот ушла. А ушла не ночью, а вечером. Но зачем, ведь вечером там другие чтецы вычитывают. Это Николай уже знает. А у Нади дежурство начинается после полуночи. Вот интересно, что можно делать столько часов, вне своего дежурства, с восьми вечера до полуночи, думает Николай.
«И что, и мужчины у вас там ходят на псалтирь?» – «Да».
Ага, вот как. Мужчины, значит, там. Хм.
Он больше не может спать. Одевается и уходит в церковь. Ворота закрыты. Он стоит посреди пустой длинной улицы, под светом фонарей. Напротив жилые дома с тёмными окнами. Там, за окнами, спят нормальные мужчины и женщины, после нормальной порции вкусной, сытной супружеской любви.
Ну, совсем до ручки дошёл, думает он о себе. Довела, проклятая, думает о Наде. И ведь что самое обидное, никто ему кроме Нади не нужен. Подумать противно о другой. Он знает, что есть на свете однолюбы. Теперь понял, он – один из них. Какая, однако, мука – быть однолюбом.
Его взгляд падает на кнопку звонка на стене возле ворот. Он нажимает. На весь двор трезвон. Из сторожки идёт к воротам молодой сторож в джинсах и телогрейке. Волосы собраны в куцый хвостик, подбородок покрыт пушистой бородёнкой. Он говорит с Николаем доброжелательно, но отрывисто, и заметно, что парень борется со сном.
«На псалтирь? Спаси Господи», – быстро говорит он, не ждёт ответа, в его руке звякает связка ключей.
Через минуту Николай сидит на длинной узкой скамье под большими тёмными иконами. Где-то далеко-далеко от него, на противоположной стороне огромного древнего