Потому и сидим (сборник). А. М. Ренников
Михайловна!
– Это вы, Никита?
– Это я, Наталь-Михайловна!
– Как ее я люблю! – неистово продолжает Зибель.
– Скажите Марии Степановне, чтобы к Бакуниным шла. Работа есть.
– Кого любите? Цветы?
– Работа есть говорю! Для Марии Степановны!
– Морис, тю а ресю ожурд-юи тэ гаж. Донн муа анкор ен не д-аржен[181].
– О, ла-ла!
– Марья Степановна! Бакунины просили зайти. Работа есть.
– Не могу я идти. У меня и так работы по горло.
– А я бы не только порол. Я бы в исправительное отделение отдал.
– Ну, да. Еще чего не доставало. Шура! Шуу-ра!
– А?
– Иди домой!
– Еще рано!
– Шуу-рка! Я тебе говорю! Сию минуту!
– Все равно, политического момента вы никак не исключите, – придвинув стул, кричит мне на ухо собеседник. – Бытовая сторона, так или иначе, при практическом осуществлении столкнется…
– Не слышу! С автобусом?
– Нет, я говорю… Модусом… Понимаете? Политическая сторона при практическом осуществлении…
– Что? Бакунина?
Собеседник машет рукой, отодвигается. За окном гул и крики усиливаются. Зибель окончился, начался «Бедный конь в поле пал». В ответ на возглас «отоприте» раздались сначала крики «закройте окно!», затем где-то завели граммофон. Вслед за граммофоном четыре-пять радио. Послышался свист. Смех. «Довольно!» «Ассе!» Собаки где-то завыли. Заплакали дети…
– Ну, мне пора! – взглянув на часы, закричал я. – Поезд скоро отходит!
– Несчастный! – послышался в ответ иронический вопль хозяина. – Опять поезд? Провинциал!
– Опоздал? Нет, не опоздал. До свиданья!
– Отоприте!
О милое мое банлье! Неужели же я променяю когда-нибудь тебя на конфор[182], даже наимодерн?
«Возрождение», рубрика «Маленький фельетон», Париж, 4 августа 1929, № 1524, с. 3.
Памяти Мулен-Руж
С душевным прискорбием узнал я от родных и знакомых, что в Париже закрылся знаменитый Мулен-Руж.
Хотя Мулен-Руж мне нисколько не нужен, и был-то я в нем за всю свою жизнь всего один только раз, совершенно случайно (приезжали как-то из Америки родственники и потребовали, чтобы я, в качестве старожила, показал им достопримечательности Парижа), однако все-таки тяжело на душе.
Как будто что-то близкое оторвалось, покатилось и потерялось. Вроде пуговицы.
Знаешь, что, в сущности, грустить нечего, что вместо Мулен-Руж есть еще всякие Казино и Фоли-Увриер или Бержер, но неприятное чувство не исчезает.
Был мюзик-холл, и нет мюзик-холла. Ходили вниз и вверх по бутафорским лестницам около ста талантливо раздетых женщин с огромными перьями на голове… И вот не ходят теперь талантливые женщины по лестницам, не качаются перья и не ревет музыка.
Обидно.
Привыкнув к Парижу, я вообще очень чутко отношусь теперь к многогранной жизни блестящей мировой столицы с ее увеселениями, музеями и замечательными памятниками
Tu as reçu aujourd’hui te gage. Donnes moi encore un n’argent. – Ты получил сегодня залог. Дай мне еще денег. (
Confort – комфорт, уют (