Поле сражения. Станислав Китайский
политэкономию и социологию, наконец. Они, как никто, понимают необходимость коренных реформ в политической жизни. И такие реформы будут проведены не сегодня завтра. Так революция зачем? К чему кровопролитие и бесчисленные жертвы? К чему ваше подвижничество, сознательное нежелание просто жить и радоваться земными радостями?.. Поедем лучше в оперу, а? Там сегодня Шаляпин. А потом поужинаем где-нибудь. Устаю я от этой политической психологии. Есть в ней что-то нездоровое, противное человеку. Человеку надо жить, любить, работать, а мы вместо этого разговоры разговариваем. Поедем к цыганам, а?
Но к цыганам ехать Елена Николаевна отказывалась. Её ждали дела и дела. Низко, так что виделись только глянцевые губы и нежный овал подбородка, она опускала вуаль и уходила в лабиринт столичных переулков. На улицах пошаливали налётчики, и Машарин подарил ей маленький, почти игрушечный браунинг. Подарок ей понравился, но она сказала, что против бандитов применять его нельзя – привлечёшь полицию, а это куда хуже.
Иногда она исчезала надолго, и Машарин начинал тревожиться, но спросить о ней было не у кого. Оставалось только ждать, придумывать благополучные истории и припасать к её визиту её любимые бисквиты и букеты алых цветов. Даже «политическая психология» казалась Машарину в такие дни не так уж и противной.
А перед Спасом она уехала в Москву и не вернулась совсем.
Вероятно, Лену где-то арестовали, но он не мог навести никаких справок, не мог ничем помочь ей. Это сердило его, и он во всем винил революцию и всё больше возмущался авантюризмом партийных вождей, позволявших себе втягивать в свою рискованную игру таких хороших и нравственно чистых людей, как Елена Николаевна, жертвовать их жизнями во имя удовлетворения собственного тщеславия.
Он искал её в Петербурге, в Москве и в Твери, где жил её отец, старый уездный лекарь, но найти не смог.
Его раздражение постепенно переросло в протест против идиотских жандармских порядков, разрешающих сажать людей в тюрьмы за одни только мысли, и хоть этот протест был куцый, сугубо личный, он заставлял думать, анализировать, искать первопричины.
А чем больше думал Машарин, тем яснее видел, что его теория машинизированного благоденствия несостоятельна. Жандармский подполковник был прав: технический прогресс может служить кому угодно. «Американский граммофон» быстро завоевал русские столицы. Электричество ярким светом заливало дворцовые и ресторанные залы, но не освещало ни мрака умов, ни потёмок душ. Автомобили лихо развозили по проспектам продажных министров и недоступных проституток. Мощные паровозы доставляли на каторгу в короткие сроки тысячи людей. Телеграфы молниеносно разносили по стране вести о грандиозных аферах дельцов. Над всем этим Вавилоном должен был грянуть гром, пройти очистительный огонь, из которого общество выйдет молодым и здоровым.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте