Саша слышит самолёты. Премия имени Н. В. Гоголя. Даниэль Орлов
во сне. Это казалось, да и было, скорее всего, истерикой. Потом он опять пропал. До Сашеньки долетали слухи, что женился в четвёртый раз и уехал в Харьков. Почему именно туда?
– Там тепло, там парки, всё дышит любовью. Тебе надо найти нормального парня, – говорил ей Артём.
– Зачем? – недоумевала Сашенька. – Для разговоров, душевных излияний и утренних завтраков у меня есть ты, а для всего остального нормальный не нужен, нужен какой-нибудь кретин вроде Митьки.
– Странная ты, сестренка, – смеялся Артём и целовал Сашеньку в нос, – своей логикой ставишь в тупик. Я так не смог бы.
2
Саша жила двойной жизнью разведчика с самого детства, с того момента, когда начала понимать, что этот большой, пахнущий вкусным сладковато-огуречным запахом человек – её отец. И этот человек всё время куда-то уезжал, порой очень надолго, оставляя их с мамой в огромной квартире сталинского дома на улице Горького. И отца нельзя было называть папой в присутствии других людей. Его можно было называть только дядя Гена или Геннадий Львович. Впрочем, это сложно было выговорить. Мама ничего не объясняла дочери, но та как-то сама приняла правила этой интересной игры, смысла которой не понимала. В правила игры «в разведчики» кроме тайных свиданий с папой возле зоопарка и потайных записочек с картинками, рассказывающими, где в квартире найти плюшевую обезьянку или набор фломастеров, входили и строгие запреты на упоминания имён других разведчиков.
Помогая дочери справляться с игрой, мама сама называла папу «дядя Гена» даже в те моменты, когда будила его ранним утром, ласково трепля за мускулистое загорелое плечо. Он вставал резко, сбрасывал с себя одеяло, бежал в Сашину комнату, вытаскивал её, вспотевшую и мягкую после сна, из уютного хлопкового гнёздышка и, взяв под мышку, нёс в ванную комнату, где окунал под струю ледяной воды. Вода пахла хлоркой, попадала в уши, но это всё равно было весело. Потом он растирал маленькое тело махровым иранским полотенцем и лёгким шлепком по попе выпроваживал одеваться. Когда он уезжал, мама не всегда проделывала с ней такие процедуры, и Сашенька, проснувшись, лежала в постели, наблюдая, как мама снимает с волос бумажные папильотки, расчёсывается перед огромным зеркалом в оправе из зеленоватого дерева и долго растирает свои красивые белые ноги с тонкими щиколотками. Ноги у мамы немели по утрам с самого детства. Но после того, как родилась Сашенька, они иной раз совсем теряли чувствительность. Приходилось долго растирать их ладонями, смоченными в камфаре, чтобы они ожили. Когда папа был дома, мама стеснялась своей болезни, предпочитая ходить на ничего не чувствующих ногах, нежели как-то выдать свою слабость. Она просто шла в ванну, где набирала тазик кипятка и опускала в него ноги. Наверное, это было больно. Сашенька видела, как в уголках огромных серых маминых глаз появляются блестящие капельки, хотя мама и улыбалась, глядя на то, как дочка, вытянувшись худеньким бельчонком, чистит зубы перед раковиной.
Мама постоянно печатала