Судьба благоволит волящему. Святослав Бэлза. Отсутствует
великодушным из всех рыцарей, бывших в мире, самым простым душою и одним из самых великих сердцем людей»[14]. Достоевский не раз высказывал свое восхищение романом Сервантеса. «Во всем мире нет глубже и сильнее этого сочинения. Это пока последнее и величайшее слово человеческой мысли…»[15] – сделал он запись в дневнике за 1876 г., через два года после того, как вышло единственное прижизненное отдельное издание его романа о похождениях «нового Дон Кихота» – князя Мышкина[16].
Достоевский в самом тексте «Идиота» несколько раз непосредственно подводит читателя к мысли, что князь Лев Николаевич – «новый Дон Кихот». Так, Аглая получает записку от Мышкина и, прочитав, кладет ее в свой столик. Эту записку она «назавтра опять вынула и заложила в одну толстую, переплетенную в крепкий корешок книгу (она всегда так делала с своими бумагами, чтобы поскорее найти, когда понадобится). И уж только через неделю случится ей разглядеть, какая была это книга. Это был „Дон Кихот Ламанчский“. Аглая ужасно расстроилась – неизвестно чему»[17].
Другой раз писатель делает это через Пушкина. Та же Аглая называет князя Мышкина «рыцарем бедным» и читает затем пушкинскую «Легенду» («Жил на свете рыцарь бедный…»), которая в измененном виде была включена поэтом в «Сцены из рыцарских времен», и такой ее знал Достоевский. Когда в романе заходит речь о толковании этой баллады, Аглая объясняет ее смысл: «…в стихах этих прямо изображен человек, способный иметь идеал, во-первых, раз поставив себе идеал, поверить ему, а поверив, слепо отдать ему всю свою жизнь. […] Поэту хотелось, кажется, совокупить в один чрезвычайный образ все огромное понятие средневековой рыцарской платонической любви какого-нибудь чистого и высокого рыцаря; разумеется, все это идеал. В „рыцаре же бедном“ это чувство дошло уже до последней степени, до аскетизма; надо признаться, что способность к такому чувству много обозначает и что такие чувства оставляют по себе черту глубокую и весьма, с одной стороны, похвальную, не говоря уже о Дон-Кихоте. „Рыцарь бедный“ – тот же Дон-Кихот, но только серьезный, а не комический»[18].
Хорошо известно, чем был для Достоевского Пушкин, как чувствовал он каждую строку величайшего нашего поэта. Стоит поэтому внимательно прислушаться к его словам – возможно, Пушкин создавал «Рыцаря бедного» не без мысли о Дон Кихоте:
Жил на свете рыцарь бедный,
Молчаливый и простой,
С виду сумрачный и бледный,
Духом смелый и прямой…[19]
Чертами донкихотства наделены также некоторые герои И.С. Тургенева, говоря о котором нельзя не вспомнить его знаменитую речь «Гамлет и Дон Кихот», произнесенную впервые 10 (22) января 1860 г. и напечатанную в том же году в «Современнике». Явившаяся плодом долгих раздумий над страницами Сервантеса и Шекспира, речь Тургенева внесла много нового и ценного в трактовку образа Дон Кихота. Дон Кихот мыслится Тургеневым не столько как герой Сервантеса, сколько как вечный, общечеловеческий образ. Тургенев подчеркнул, что «комическая
Цит. по кн.:
Вспомним, кстати, что именно так – «новым Дон Кихотом» имел основания Белинский назвать и Чацкого в статье о «ГЪре от ума». См.:
Там же. С. 282–283.
Интересно, что у Эллиса (Л.Л. Кобылинского) имеется большое стихотворение «Рыцарь бедный», написанное, очевидно, под впечатлением баллады Пушкина (см.:
и слезы Дон Кихота
не твой ли удел?