Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. Том 2. Сборник
а Ибсен, очевидно, раздражает его своими художественными приемами. Он терпеть не может его и раз, сердясь, уверял меня, что совершенно не понимает его.
Я пробовала возражать ему. Он упорно твердил:
– Нет, нет, ничего в нем не понимаю.
– И про «Нору» вы то же скажете?…[64] Ведь это уж совсем простая, реалистическая вещь.
– И про Нору… Нисколько не лучше ‹…›.
В кажущихся непоследовательностях Толстого есть своя психологическая последовательность, коренящаяся в его двойственной природе и ее непрерывных борениях. И потому часто самая эта его непоследовательность художественно и человечески подкупает душу.
Я помню, как однажды в Москве, в то время, когда Толстой задумывал свой труд об искусстве и в разговорах возмущался известными видами музыки, я услышала, находясь в нижнем этаже у лестницы, как сверху раздались звуки вальса.
– Послушайте! – сказала Татьяна Львовна, прервав нашу беседу. – Знаете, кто это играет? Папа. Это вальс его собственного сочинения[65]. Но он очень стесняется этого.
Я видела его также играющим на рояле со скрипкою Крейцерову сонату. Лицо его, несколько приближенное к нотам, было строго и светло-серьезно.
В эти минуты он не боролся с Бетховеном[66].
Один раз Лев Николаевич и покойный Н. Н. Ге, живший в то время в Москве и постоянно сидевший у Толстых, предложили мне пойти вместе с ними в Третьяковскую галерею. Помню их обоих перед «Распятием» Васнецова, которое оба очень не одобряли. Патетический реалист Ге только что написал свое нашумевшее тогда «Распятие», которым Толстой страстно увлекался[67]. Стоя перед Васнецовым, Ге говорил, указывая на ангелов с большими крыльями:
– Нет, вы мне скажите, зачем тут птицы-то, птицы-то эти! – Толстой уже не слушал его и, отойдя, с интересом рассматривал, не помню уже – чью, мрачную небольшую картину, изображавшую какую-то сцену в крестьянской избе. Но всего больше нравились ему, собственно, пейзажи, и я не могу забыть его восторга перед картиной, кажется, Дубовского, изображавшей иссиня-черную, низко нависшую над землею грозовую тучу[68].
– А! вот хорошо!.. Что хорошо, то хорошо! – повторял он, отходил от картины и снова возвращался.
Наверное, такое же чувство восторга вызывает в нем настоящая грозовая туча в Ясной Поляне с окружающими ее полями на холмах и старыми, уходящими за горизонт засеками.
Воспоминания опять переносят меня туда, в поэтическую Ясную Поляну, где жизнь великого человека кажется обыкновенно тихою и простою, где я столько раз видела его довольным и смеющимся.
Вспоминается день рождения Толстого, 28 августа, ровно шестнадцать лет тому назад[69]. Был чудесный солнечный день.
Деревья, окружающие поляну с цветником перед домом, стояли, не шевелясь, уже тронутые золотом, и дикий виноград у веранды заалел. Мы с Марьей Львовной собирали в букеты осенние цветы, чтобы поставить
64
Драма Ибсена «Кукольный дом» (1879). На немецкой и русской сцене за ней укрепилось название «Нора» (по имени героини пьесы). Толстой часто повторял, что он не понимает Ибсена, «сложности» его художественных приемов, говорил о недостаточной «выдержанности» характеров в ибсеновских пьесах (
65
Нотная запись вальса, сочиненного Толстым, сохранилась. См.:
66
Автор мемуаров имеет в виду распространенное представление о неприятии Толстым творчества Бетховена, поводом для которого явились действительно резкие высказывания о композиторе (см., например, дневниковые записи 1896–1897 гг.). Но также верно и другое: Толстой любил произведения Бетховена, наслаждался его музыкой. В одном из писем 1857 г. он рассказывал: «Здесь никто, ни становой, ни бурмистр мне не мешают, сижу один, ветер воет, грязь, холод, а я скверно, тупыми пальцами разыгрываю Бетховена и проливаю слезы умиления» (
67
Картина Н. Н. Ге «Распятие» («Казнь Христа на кресте». 1892–1894). Толстой особенно высоко ценил это произведение своего давнего друга и единомышленника. См. воспоминания Л. Гуревич. Т. Л. Сухотина-Толстая была свидетельницей того большого душевного волнения, которое вызвала у Толстого первая встреча с картиной Н. Н. Ге (
68
Картина Н. Н. Дубовского «Притихло» (1890).
69
Двадцать восьмого августа 1892 г.