Проклятие одиночества и тьмы. Бриджит Кеммерер
и перекидываю ногу через лошадиный круп. Я делаю это слишком быстро, назло Рэну. Выходит так, что я это делаю назло себе. Коленка на левой ноге подгибается, когда мои ноги касаются земли. Рэн делает шаг вперед, чтобы поймать меня.
Теперь мы стоим близко друг к другу; его руки легко касаются моей талии. В темноте Рэн выглядит моложе, словно прожитая жизнь отразилась только в его глазах, а тело не поспевало за течением времени. Его загорелая кожа в лунном свете кажется бледной; на его щеках появился намек на щетину.
– Можете стоять? – мягко спрашивает Рэн.
Я киваю. На мгновение мир, кажется, меняется, и я вот-вот сейчас все пойму. Я хочу, чтобы Рэн подождал, не шевелился еще хотя бы секунду. Он отступает назад и направляется к двери трактира, громко стучит.
Ничего не происходит. Я дрожу. Тело скучает по теплу Рэна. Мне нужно продолжать убеждать себя в том, что это принудительное сотрудничество является обманом, что Рэн на самом деле мне враг.
Он заносит кулак, чтобы постучать в дверь снова, и на этот раз она открывается. Грузный мужчина средних лет стоит на пороге с фонарем в одной руке и коротким ножом в другой. Рот мужчины обрамляют усы и борода, на его поясе повязан заляпанный кожаный фартук.
– Проваливай-ка! – кричит мужчина, размахивая фонарем так яростно, что Рэн вынужден отступить назад. – Это мирный дом!
– Очень рад это слышать, – говорит Рэн. – Мы как раз и искали мирное пристанище.
– Никто с благими намерениями не ищет пристанище в темноте. – Мужчина замахивается ножом. – Проваливай отсюда!
За мужчиной что-то мелькает, и из-за угла показывается женщина, сжимающая бледными пальцами какую-то палку.
Рэн делает шаг вперед. Его голос вот-вот наполнится злостью.
– У вас тут трактир или нет?
Я подхожу к нему.
– Рэн, – тихо говорю я. – Они напуганы. Давай не будем их беспокоить.
– Рэн?
Мужчина бледнеет и выставляет фонарь вперед, чтобы осветить Рэна целиком.
– Ваше Высочество, – восклицает трактирщик и роняет нож. – Простите меня. Мы не видели… мы не…
Колени мужчины ударяются о пол так сильно, что я морщусь.
– Я вас не узнал. Простите меня.
– Ты прощен. И если у вас есть свободные комнаты, ты прощен вдвойне.
– Есть, – бормочет трактирщик; он встает, не поднимая головы, чтобы уйти с нашего пути. – Безусловно. Моя семья может поспать в конюшне, Ваше Высочество. Забирайте наш дом. Забирайте наше…
– Мне не нужен ваш дом, – говорит Рэн. – Женщина с детьми стала жертвой пожара. Начальник королевской стражи в скором времени будет здесь вместе с ними.
– Конечно, конечно. Проходите, пожалуйста. – Мужчина жестикулирует, затем смотрит через плечо и кричит в сторону лестницы в конце комнаты: – Бастиан! Иди и позаботься о лошадях!
Мы переступаем через порог. Тепло настолько заманчиво, что я хочу растянуться прямо здесь на ковре.
– О лошади, – говорю я трактирщику. – Она одна.
Мужчина часто кивает, словно это самая естественная вещь на свете.
– Да-да,