Рассказы из Парижа. Людмила Маршезан
естественную потребность в правде, потому что боялся разрушить тонкое, хрупкое, необъяснимое что-то, не имеющее пока названия…
– Нет, надо идти до конца, думал André, как её любимый писатель, который так и не раскрыл своей тайны. Только через шесть месяцев после смерти весь мир изумился, узнав, что Рожен Гари – это Эмиль Ажар, последний шедевр великого мистификатора.
André попытался выбраться из весёлой компании, но цыганки не отпускали его.
– Я попал сюда совершенно случайно, – объяснил им André.
– Жизнь и состоит из неслучайных случайностей, – ответила ему седовласая «красавица». Её зубы от кариеса, казалось, пали смертью храбрых, поэтому улыбка была младенчески беззубой, но характер был зубастым. Она властно взяла его руку, взглянула на ладонь, провела по ней пальцем, но ничего не сказала.
– Что же ты увидела? – ради приличия спросил André.
– Ничего. Очки забыла.
Все рассмеялись, и он понял, что она хитрит и что-то скрывает. Ведь вольный народ очков не носит. Вы когда-нибудь видели цыганку в очках? Он пристально посмотрел ей в глаза и, махнув рукой на прощание, зашагал к монастырским воротам. Она не удержалась и крикнула вслед:
– Ждёт тебя дом вечности!
André обернулся и, улыбнувшись, ответил:
– Ты молодчина, догадалась, что я архитектор «вечных домов», имея в виду монастыри. Но он не знал и даже не догадывался, что «дом вечности» – это совсем другое.
Войдя в монастырский двор, он успел ещё проститься с заходящим солнцем и, поставив чемодан, стал медленно ходить в ожидании звёзд…
После пробежки в Люксембургском саду, где сегодня так хулиганил ветер, Катя с удовольствием нырнула в душ под теплые тугие струи воды.
Как хорошо, подумала она, что сегодня отменили конференцию, будет время написать Андрюше:
«…Невоспитанный ветер небрежно швыряется разноцветными письмами – листьями, так искусно расписанными осенью. Я ищу в этих письмах твоё…»
Катино удовольствие – каждый вечер читать весточки от Андрея. Она погружалась в удивительный мир «забитых» (он всегда писал вместо «ы» – «и») слов, которые он выучил еще в лицее. Но самое смешное – это его ошибки, которые нарочно не придумаешь, и Катя веселилась вовсю, читая: «Вчера к чаю мне выдали калаш (калач), такой жестокий (жёсткий), что я удавился (удивился) и отдал придворным (детям, играющим во дворе). Ты знаешь, я падаль (падал), но благо дать, не развился (не разбился). Merci».
Катя тут же строчила ответ – шутку: «Эй, латинист! Мне не нравится слово "merci", ты же знаешь, что оно в переводе с латинского означает "зарплата", цена или вознаграждение. В твоем монастыре лучше употреблять "спасибо", как ты догадываешься, это "Спаси Бог". Хотя есть русская пословица, которая гласит: "В чужой монастырь со своим уставом не ходят"».
На серьёзные темы André писал по-французски, стиль его письма менялся, и Кате казалось, что это совсем другой человек, какой-то правильный, строгий, академический