Рейд. Борис Конофальский
подсотник Колышев. Идёт, разминая шею и плечи на ходу, подходит к солдату.
И вдруг далеко на юго-западе небо осветил всполох. Яркий. А потом ещё один. И ещё. И через шелест саранчи докатилось тяжкое: У-у-м-м-м. У-у-у-у-м-м. У-у-у-у-у-м-м-м-м.
– Двести десятые, – говорит Зайцев, с каким то неопытным злорадством.
Все смотрят в ту сторону.
Все на броне знают, что это значит. Так при взрыве освещают небо тяжёлые двухсот десятимиллиметровые снаряды.
– Они, «чемоданы». Век бы их не слышать. – Говорит Юра, он встал на броне, смотрит на юго-запад, туда, где всполох за всполохом взрывы освещает небо.
– Вот туда и поедем, – говорит, наконец, Юра.
– Ну, а то куда же, – подтверждает его слова урядник Носов. – На аэропорт пойдём.
Все молчат, всё веселье сразу как-то кончилось. Все только смотрят на юго-запад. Но взрывы прекратились.
Здоровенная, в полтора пальца саранча со шлепком плюхнулась на шею Саблину, едва в панцирь не упала, он тут же прихлопнул её и с хрустом прокрутил меж шеей и ладонью, скинул её вниз с омерзением. Потрогал шею, нет, вроде, цапнуть не успела.
Подсотенный с солдатом стоят и разглядывают что-то в планшете, и солдат рукой машет как раз на юго-запад. Офицер понимающе кивает, и они расходятся.
– Господин пдсотник, куда нас? На аэропорт? – Спрашивает Юра. Он так стоит на броне, не сел ещё.
– На аэропорт, – сухо отвечает Колышев и уходит к грузовикам, в конец колоны.
– Эх, жизнь казачья, – Юра усаживается на своё место.
Солдатик так и стоит, курит у обочины, как БТР тронулся, он стал махать им рукой, но тут же пропал в темноте, как только выпал из света фар.
Колона сворачивает на юго-запад. Идёт туда, где опять в чёрное небо рвутся огромные оранжевые всполохи. Колонна идёт на аэропорт.
Глава 2
Это были не сны. Он не спал, когда всё это видел, просто иногда он закрывал глаза, и что-то давнее, почти забытое начинало крутиться в голове словно фильм. Даже самые глупые и ненужные мелочи, вроде большой саранчи, что он прихлопнул на БТРе перед тяжёлой атакой, в которую они пошли той ночью. Редко ему вспоминалось что-нибудь хорошее, как правило война. Ведь хорошего у него в жизни было не так уж и много. Разве что семья. Семья – да. А остальное: война да тяжёлая работа и непростая жизнь на болотах. Может, потому и приходили приятные видения так редко. Всё война да война.
Он открыл глаза, глянул на термометр. Семи нет ещё, а уже тридцать три градуса. К десяти будет под сорок. Ветерок гонит лёгкую рябь, волны убаюкивающее шлёпают в дно «дюраля». Он стянул респиратор, принюхался. Вроде, чисто, пыльцы нет. Без респиратора дышать легче, и не так жарко. Он чуть-чуть стравил газа. Ледяной газ растёкся внутри Костюма Химической Защиты, или же просто КХЗ. Жара сразу отступила. Прохлада. Баловство, конечно, так газ тратить, до зноя ещё три часа. Но иногда так хочется прохлады.
Справа жёстко и скрипуче зашелестел рогоз. Аким прекрасно знал отчего. Баклан, злой, хитрый и голодный, выплыл из рогоза на чистую воду, смотрит своим одним глазом. Думает, ищет чем поживится. Большой, матёрый, но, видно, изгой. Он тут без стаи. Поэтому