Фальшивая убийца. Оксана Обухова

      – Подожди, – перебила Мила. – В том, что тебя приняли за другого человека, нет никакой твоей вины. Это хозяйка ошиблась. Принесешь завтра трудовую книжку и – молчи. Все само устаканится.

      – А если Клементина Карловна меня о чем-то спросит?

      – Ворона?! Да ей плевать, кто ты такая, раз хозяйка приказала на работу взять! Слово Владимировны – закон!

      – Но настоящую горничную видели охранники у ворот.

      – Ой! Да разглядывал ее кто! Серая шубка, голубая шапка. Никто и не вспомнит! А потом привыкнут. Охрана-то, кроме Сашки, почти в доме и не бывает. Это он все к тетке бегает…

      Я откинулась на пушистую мягкую подушку – не удивлюсь, если внутри нее настоящий гусиный пух, – и посмотрела на потолок.

      Два дня я не могла себя заставить взять из денег мебельной мамаши даже цент. Эти деньги для меня воняли. Как взятка, как откупные, как Иудины сребреники. Я не искала новое жилье, ночевала на комковатом матрасе, разложенном на полу в крошечной комнатке Марины, и от бессилия и неловкости не могла заснуть. Да, я взяла конвертик с долларами. Да, я поддалась. Уговорила совесть… Но так страдала! Что просто не могла заснуть… И мечтала поскорее вернуть долг. Доказать, что справлюсь без подачек…

      И вот что-то произошло. Что? Чудо? Застывший в сугробах город решил подарить передышку влюбленной в него провинциалке? Дал шанс на выживание? Но…

      – Людмила, а у вас тут прислуге жить разрешают?

      – Где? В этих комнатах?

      – Да.

      – Конечно! – поняв, что я поддаюсь на уговоры, воскликнула девушка. – Племянница Шмаргуна из Белоруссии тут три года жила! Она на заочном училась, квартиру не снимала – деньги матери высылала – и жила в соседней комнате. Я ж говорю, не работа – блеск! И работа, и жилье, и кормят! Лида Ивановна никогда куски считать не будет! Тут сплошь нормальные люди, не жлобы какие-то!

      Я опять откинулась на подушку, посмотрела в потолок и улыбнулась. Неужели нечаянно может сбыться мечта? Четыре дня я буду ходить по этому замку в мягких серых тапочках, сбивать пушистой щеткой пыль с книжных шкафов и статуэток, вечерами слушать великосветские сплетни в кухонном исполнении, а остальное время – писать. Запираться в уютной светлой горенке на четыре дня и – сочинять роман. Сюжет, кажется, у меня уже появился. Закрутившийся вокруг самой писательницы в сырой и снежный декабрьский день…

      Так вполне бы могло быть. Если бы не одно но. Конверт с письмом и вложенными в него фотографиями, которые надо было отдать.

      Непонятные люди