Большое Сердце. Жан-Кристоф Руфен
беспрекословно следовали моим указаниям. Я настоял, чтобы они не бросали украденное оружие. В общем, мы не только спаслись, но и чувствовали себя победителями. Наши похождения наделали в городе немало шума. Все уже сочли, что мы погибли, поверив героическим россказням Элуа, умело расписавшего свои заслуги. Он утверждал, что следовал за нами, пытаясь удержать нас. «Я так хотел спасти их, но, увы…» – и тому подобное. Наше возвращение пролило свет на истинный ход событий. Элуа сурово наказали, более того, его авторитет рухнул. Он стал первым из многочисленных врагов, нажитых мною на протяжении жизни, – просто из-за того, что все увидели его слабость.
Родители так горевали, оплакивая мою смерть, что даже не стали бранить меня по возвращении. К тому же герцог прослышал, что нам удалось раздобыть оружие, и лично поздравил моего отца.
Спасенная троица упрочила мою репутацию. Приятели честно описали свою растерянность и мою прозорливость. Отныне, хоть я и вел себя как раньше, все стали воспринимать меня совершенно иначе, видя уже не мою мечтательность, а рассудительность, не застенчивость, а сдержанность, не нерешительность, но расчет. Я не стал опровергать такое мнение, восхищение и страх я воспринимал с тем же безразличием, с каким прежде сносил недоверие и презрение. Я сделал из этого полезные выводы. Поражение Элуа позволило мне понять, что, помимо физического превосходства, есть и другие возможности. Во время наших приключений я не отличался исключительной выносливостью. Много раз приятелям приходилось поддерживать меня или даже нести на себе. И все же я продолжал руководить ими. Они подчинялись мне, не оспаривая моих приказов. Итак, существует сила и власть, и эти две вещи не всегда совпадают. Не разделяя четко эти понятия, я тем не менее пошел чуть дальше, и мои представления привели меня в каком-то смысле на край пропасти. Если я во время этой рискованной авантюры и обрел власть, то благодаря духовному превосходству, а не особым познаниям. Я понятия не имел, где мы оказались, и опыта у меня не было – я никогда не попадал в подобную ситуацию. Мои решения не были следствием зрелых размышлений, разве что мы с самого начала двинулись по пути, недоступному для грузных солдат. Самое главное, я действовал по наитию, иными словами, находясь в привычном мне мире грез. Мечта не была полностью отделена от реальности. От такого вывода у меня закружилась голова, но на тот момент на этом все и кончилось.
В конце месяца заключили перемирие, и осада была снята. Город вздохнул спокойно. Жизнь могла войти в прежнее русло.
Война нас пощадила, но в других местах она продолжалась. Я понятия не имел, что это за другие города и, в частности, тот, который называли столицей. Париж представлялся мне средоточием страданий. Только и слышно было что об убийствах, расправах и голоде. Это проклятие я объяснял себе близостью обитавшего в столице безумного короля, который и вокруг себя сеял безумие.
Странно, но более точное представление о Париже дала мне моя мать, хотя это была робкая женщина, редко выходившая