Фатум. Том третий. Меч Вакеро. Андрей Воронов-Оренбургский
отца она увидела соб-ственное крохотное отражение и закричала что было силы:
– Я никуда не поеду-у-у! Я буду ждать, я люблю его!!!
– Дура-а! Нашла время для храбрости! В карету, или я сам прибью тебя к чертовой матери!
Но Тереза не слышала: она вскрикнула, схватившись за шею. У нее было явственное ощущение удара, нанесенного чьей-то незримой рукой. Рот ее приоткрылся, в глазах застыло ошеломление… Точно какая-то неведомая струна лопнула под черепом: мир, расплываясь, стал таять воздушным дымом, теряя очертания.
Девушка пришла в себя оттого, что заскорузлые руки отца трясли ее плечи. Когда она приоткрыла веки, слезы облегчения хлынули по лицу Антонио.
– Слава Богу, ты жива, дочка! Всё, кажется, кончилось. – Он прижал ее к себе. Губы без устали шептали молитву. Антонио боялся посмотреть в глаза дочери, чтобы не выказать страха, коий все еще принуждал корчиться угол его рта, а она удивлялась его слезам и заботе, не припоминая, когда в последний раз он говорил с ней без подзатыльника.
Над ними быстро расходилось небо.
Глава 3
Антонио ощупал увесистый, жадно набитый реалами и пиастрами майора кожаный пояс, перекрестился и облегченно вздохнул. «Деньги чужих глаз не любят! До дому бы довезти!» Затем враждебно посмотрел на торчащую за лесом базальтовую твердь. Она была сморщена и равнодушна, точно лик древнего старца. Местами буйную зелень раздвигали клинья черного обсидиана – выбросы вулканической породы.
– Калифорния! – прошипел он и плюнул в сторону каменистой гряды, будто хотел утопить ее; шаркнул пятерней по курчавой опушке волос и гаркнул:
– Эй, дочка, ну-ка поди сюда, разговор есть.
– Все твои разговоры заканчиваются лаем. – Тереза, не поворачивая головы, продолжала укладывать вещи в империал. – Я устала играть в кошку с собакой.
Папаша хмыкнул в ответ и выудил из походной сумки тыкву. В ней что-то еще булькало, и он, хлопнув затычкой, приложился на совесть. Нервы его слегка отпустило; старик почувствовал себя лучше, увереннее, он крепко «потел», желая надраться в стельку.
Когда «засуха» в горле была снята, он прогремел носом в шейный платок и вновь поднасел на Терезу:
– Всего пару слов, дочь! Уважь, наконец, отца!
– Это уже больше двух слов, па! – С поклажей было покончено, и она теперь ловко боролась ореховым гребнем со своей гривой.
Муньос почесал лысину:
– А ты умеешь считать, девка, хотя и мозгов у тебя в мать – шиш. Слов-то у меня, может, и больше, да только два из них стоит не забывать…
– И какие же? – раскрасневшаяся Тереза сдула вол-нистую прядь со щеки.
Папаша тревожно огляделся и ляпнул:
– Капитан Луис. – И, не давая опомниться, навалившись на козлы колышущимся животом, захрипел: – Похоже, мы тут завязли, чайка, и по уши. Клянусь Святым Мартином, у нас на хвосте не только монахи, но и твой беркут со своей стаей, а это… – он сузил глаза и скрежетнул зубами, – считай, что у всех