Пресс-центр. Юлиан Семенов
долго с горестным недоумением смотрел на Санчеса, словно бы заново оценивая раннюю седину, что так контрастировала с молодыми глазами и губами, в которых угадывалась недавняя юность (Санчесу только что исполнилось двадцать девять лет), а потом, поднявшись, сказал: «Хорошо, полковник, я обещаю тебе посетить психиатра, и если доктор скажет, что я шизофреник, то завтра же попрошу об отставке». Он хотел было добавить, что, перед тем как уйти в отставку, передаст ему, Санчесу, неподтвержденные, правда, агентурные данные о том, что Лопес проявляет весьма подозрительную активность в тех округах, где наиболее мощные плантации какао-бобов, и что он дважды встречался с личностями, которые находятся под подозрением по поводу тайных контактов с «дипломатами» из американского посольства.
Он, однако, не знал и не мог знать, что у Санчеса есть более тревожные сведения об активности Лопеса, полученные от Леопольдо Грацио. Как человек талантливый и честный, Санчес требовал неопровержимых улик; он вполне допускал возможность провокации со стороны его противников – нет ничего проще погубить прогрессивное движение, как посеять семена вражды между теми, кто составляет костяк руководства.
Воистину справедливо сказано было: всякое царство, разделенное внутренней враждой, обращается в пустыню и дом на дом падает.
Стратегический план Санчеса строился на факторе времени: как только соглашение об энергопрограмме будет подписано, как только страна получит заем, то есть реальные деньги, главная опора, на которой держались правые, спекулируя на экономических трудностях, будет выбита у них из-под ног. Санчес, впрочем, никогда не думал, что тягучка, связанная с получением займа, столь изматывающа; Грацио, однако, говорит, что это в порядке вещей, эксперты банков перепроверяют через свои разведслужбы надежность режима, платежеспособность гаривасской валюты, компетентность министерств финансов и экономики. А что делать? Вкладывают ведь не что-нибудь, но золото, дьяволов металл.
Санчес верил Грацио; он конечно же отдавал себе отчет в том, что этот человек лелеет честолюбивую мечту сделаться отцом нации, оттеснить американцев, доказать всем в «третьем мире» выгоду «европейской ставки»; пусть себе, дадим ему лавры «отца нации», только бы сделал дело. Однако чем дальше, тем больше Санчесу казалось, что Грацио несколько утерял реальную перспективу, поскольку был человеком могучим, жил собой, своим миром и не очень-то оглядывался. Санчес в аккуратной форме сказал ему об этом, Грацио рассмеялся: «Моя мама всегда жалела меня и говорила, что я бездумно трачу деньги, верю не тем людям и люблю не тех женщин… Но ведь я жив, и дела мои идут неплохо, и женщины пока еще не жалуются на меня, и друзья рядом, хотя кое-кто порой продает по мелочи, я смотрю на это сквозь пальцы».
…Санчес жил сейчас особой жизнью: он тревожно ощущал каждую минуту, понимая, что реализовать себя, то есть свою мечту, он может лишь во времени. А время – оно никому из смертных не подвластно.
…В