Тридцатая любовь Марины. Владимир Сорокин
по дворам и улицам.
Она не верила.
Жорка тоже не верил, хотя услышал об этом гораздо раньше:
– Дура, дети от лекарств бывают. А этого никогда не делают. Это как бы ругательство такое… Дураки придумали…
Но Надя укоризненно оттопыривала рыбью губку:
– Ты фто! Мне же Мафа гововила, а она в фестом квассе! Не вевишь – не надо…
Марина верила и не верила. Верила и не верила до той самой НОЧИ.
Вспоминая предшествующий день, Марина с удивлением обнаруживала новые и новые многозначительные случайности, делающие его особым: Жирная заболела и не пришла, вместо нее была молоденькая светловолосая уборщица Зоя, Васька Лотков сломал себе руку, прыгая с батареи на пол, в кастрюле с компотом нашли сварившуюся крысу с жалко подогнувшимися лапками и белыми выпученными глазами…
А вечером мать пришла за ней в новом коричневом платье, с новой прической и ярко накрашенными губами.
Сунув ей шоколадку, она быстро повела к остановке:
– Пошли, Мариночка…
В автобусе Марина ела шоколад, шелестя фольгой, мать смотрела в окно, не замечая ее.
Когда они вошли в свою комнату, там пахло табаком и цветами, которые стояли в синей вазе посреди накрытого стола. За столом сидел широкоплечий светловолосый мужчина в сером пиджаке, пестром галстуке и читал книгу, помешивая чай в стакане. Заметив вошедших, он неторопливо встал и, присев перед Мариной на корточки, протянул большую ладонь:
– Ааааа… вот, значит, и красавица Марина. Здравствуй.
Марина протянула руку и посмотрела на мать.
– Ну, поздоровайся с дядей Володей, что ж ты… – пробормотала мать, странно улыбаясь и глядя мимо.
– Здрасьте, – сказала Марина и опустила голову.
– Вот и застеснялись, – засмеялся дядя Володя, обнажив ровные белые зубы.
– Всегда такая бойкая, а теперь застеснялась, – наклонилась к ней мать. – Идем я тебя покормлю…
Она стремительно повела Марину на кухню, где в чаду толкались возле плит пять женщин. Все они повернулись и посмотрели на мать, кто-то сказал, что Танечка сегодня очаровательна. Улыбаясь им, мать плюхнула Марине холодного пюре, сверху положила длинный раскисший огурец с огромными белыми семечками:
– Поешь и приходи. Чаю выпей…
Процокав каблучками по коридору, она скрылась.
Марина стала ковырять пюре алюминиевой ложкой, полная Таисия Петровна из четвертой, запахнув полинявший китайский халат, наклонилась к ней, погладила по голове белой от стирки рукой:
– Мариночка, а кто это к вам приехал?
– Дядя Володя, – четко проговорила Марина, кусая водянистый огурец.
Таисия Петровна со вздохом выпрямилась и улыбнулась тете Клаве, переворачивающей рыбные котлеты:
– Дядя Володя…
Та слабо засмеялась, отгоняя чад рваным полотенцем.
Марине показалось, что они знают что-то очень важное. Она доела пюре, огурец кинула в ведро и пошла к себе.
В комнате было накурено, горела люстра, мать играла «Посвящение», дядя Володя покачивался в