Игрушка Белоглазого Чу. Глеб Андреевич Васильев
трупик озерной пиявки – язык. Поднять голову означало нарушить хрупкое равновесие, что неминуемо приведет к протеканию «теста» сквозь трещинки горшка и попаданию его на трупик языка. Что бы понять, почему этого стоит опасаться, можно представить себе язык в качестве детонатора водородной (в нашем случае – серо-водородной) бомбы – желудка. Илья, нужно отметить, живостью ума не отличался, склонностей к анализу не имел и ничего такого описывать не стал бы. Но, так или иначе, не имея сил думать и двигаться, Пузднецов мудро оставался в положении наименьшего риска – горизонтальном. Стоило Илье подспудно ощутить возможность продолжения сна, как отсрочки дальнейших мучений, тот час же адский шум на лестничной клетке сурово и неожиданно превратил ее (возможность) в невозможность полнейшую.
– Где этот окурок человеческий?!! Дайте мне эту дрянь – я ему руки из жопы повырываю!!! – немилосердно громкий крик, взорвавший барабанные перепонки Пузднецова, сопровождался громоподобными ударами, сотрясающими, казалось, не только входную дверь, но и всю хлипкую пятиэтажку от подвала до чердака. Недалекость Ильи не помешала ему – а похмелье помогло – прийти к бывшему некогда революционным умозаключению: «вселенная со всей своей многообразной начинкой умещается в человеческой голове».
– Пузднецов, сука, открывай сей час же! Мозги вышибу! – несмотря на кажущуюся конкретность угроз из-за двери, было не ясно, в каком случае они будут применены. Любой здравомыслящий человек, окажись он на месте Ильи, рассуждал бы так: некто хочет вышибить мне мозги. Этот некто находится по ту сторону двери, запертой изнутри. Вывод: пускать буяна внутрь не следует. Возможно, недоброжелатель хотел сказать, что вышибет мозги в том случае, если дверь ему не откроют. Но как же он осуществит задуманное, не попав в квартиру? Никак – еще один довод в пользу решения дверь не открывать. Пузднецов же, ведомый не трезвой логикой, но слепой судьбой, оторвал-таки голову от подушки, всколыхнув при этом наполняющие его нечистоты.
– Я знаю, что ты там! На месте пригажу! В мацу раскатаю! – не унимался визитер. Бездумно страдая, покачиваясь и изгибаясь в удивительных и едва ли опознанных Евклидом плоскостях, Илья отправился в путешествие от кровати до двери. Сопровождаемый громкой хулой из-за двери, путь оказался длительным и тернистым. Под ноги очертя голову бросалась всякая чепуха, вроде пустых бутылок, просящих каши тапочек, связанных узлом брюк и мокрой (хоть отжимай) фуфайки. Два стула и один стол, сговорившись, устроили Пузднецову подлую подножку, в результате которой дойти до прихожей целиком ему не удалось – изрядная часть Ильи выплеснулась на утоптанный до плешивости ковер, где и осталась.
– Открывай! Я щас милицию вызову! – если уж кому и стоило вызывать милицию, то уж конечно не человеку, ломающему чужую дверь и нарушающему покой граждан апокалипсическими воплями. Возможно, крикун ухватил краешек этой мысли, и поэтому чуть притих. Или причина была в том, что ему тоже пришлось не сладко: зычный по началу голос охрип, силы и хлесткости в ударах поубавилось.