Сон разума. Георгий Константинович Левченко
будто всё вокруг бьётся в одном ритме с твоим сердцем; как сие объяснить, не знаю, но ей-богу бьётся. Ещё складывается впечатление, что ты способен на все предметы и события воздействовать лишь усилием воли, и это во-вторых. Конечно, оно является следствием первого обстоятельства, как бы говорящего, что моя воля им соответствует, но временами можно потешить себя и такой иллюзией. В-третьих, многие вещи, очень мелкие и незначительные, стали мне решительно безразличны, что имело место и ранее, однако теперь развилось до полного ими пренебрежения. Вот и получается, что счастье есть не что иное, как согласие всего, по крайней мере, значимого с самим собой, чем покамест я и наслаждаюсь.
Честно говоря, доселе мне хотелось обойтись безо всякой конкретики, а фиксировать лишь общие, внешние обстоятельства, однако в данный момент в голову лезут какие-то приятные мелочи, среди которых рассыпается любая сосредоточенность, и я никак не соображу, как этого избежать. Вроде бы и заставляешь себя, и кое-как напрягаешься, но хватает максимум на 15-20 минут добросовестного труда, а потом приходит мысль, надо ли оно мне и не махнуть ли разом на всё рукой, что уже опасно. Перед глазами пролетают бессвязные образы, особенно часты среди них фантазии на тему «а хорошо было бы, если бы…», причём завладевают они мной без остатка и от дел отрывают капитально. Но вот ещё какая есть у них особенность: если повнимательнее и повдумчивее приглядеться, то ничего сверхъестественного в моих грёзах не обнаруживается, и сами по себе, по одиночке, они вполне обыденны. Основное содержание, конечно, составляют воспоминания из прошлого с многочисленными вариациями (надо отметить, без какого-либо сожаления) того, как лучше было бы поступить тогда-то и тогда-то, что если бы тогда произошло то-то и то-то, временами сменяющиеся мечтами обладать тем-то и тем-то, правда, предметы сами по себе вполне реальны, из шапки-невидимки я уже вырос. И самое примечательное в моих мечтаниях то, что в них нет и намёка на цельность и направление, лишь восторженное блуждание в ярком свете, авось на что и наткнусь. Не хочется смотреть на себя со стороны, судить, оценивать, а хочется просто плыть по течению, ни о чём не задумываясь, не беспокоясь, без страха и цели. Кажется, я начинаю повторяться и именно постольку, поскольку эта писанина мне вдруг обезразличила. В любом случае, совершенно очевидно, что подобное состояние души долго продержатся не сможет, что отрезвление, пожалуй, уже не за горой, поэтому оставлю себе время понаслаждаться «счастьем» ещё чуть-чуть.
Странное дело, теперь я и сам перестал в него верить; что ж, видимо, так и должно было случиться.
Следующий вечер был обыкновенным, таким же, как и многие другие вечера; Фёдор с Настей сидели на балконе, но разговор сегодня не клеился, чего оба, на самом деле, не замечали. Ей совсем не хотелось разговаривать, ни одна тема не приходила в голову, но и длительные паузы она тоже не выносила, не замечая того, что именно он один являлся их причиной. Лишь сегодня Фёдор заметил Настину