Моя Священная Болгария. Марвика
Он её гоняет, если где пылинку увидит. И, самое страшное, гоняет серьёзно… – Катя делает паузу, в которую каждая из слушательниц вкладывает своё представление от том, что это значит – «гоняет серьёзно». И, удовлетворённая их повышенным вниманием, выпаливает, – Кроет её почём зря матом!
– КАК! – вскрикивает, ошалев от такой развязки, Ника.
– Так, – спокойно отвечает Катя. – У него ж отец – банщик! А он сам скрытый психопат. Знаете, я много лет назад читала учебник по малой психиатрии. Первый вывод – все мы психи. То есть нормы нет. Норма – это идеал, и придумана для того, чтобы было откуда отсчитывать отклонения. Точнее, есть психи – это совсем пропащие, и психопаты – это все остальные. Так вот, есть такое заболевание, не помню, как оно называется, когда человек резко меняется, перешагивая порог своего дома. Например, на работе он зверь. Агрессивный, въедливый и злобный, и всё под видом требовательности к работе и сотрудникам. А дома – душка: с детьми играет, жену балует. Ангел, да и только. А бывает наоборот. Как в случае с тётей Ниной…
Все молчат. Ника допила кофе и продолжает смотреть в телевизор. Марина ест блинчики, блуждая взглядом – Катя знает, что она очень впечатлена, Вера снова в компьютере, но видно, что только для вида.
– Ну вот, собственно и всё, – объявляет Катя. – Кончилась история. Про банщиков. А Лёня – хороший был человек. Жалко его. Мог бы ещё пожить!
И она встаёт и идёт положить себе гречки. Надо же чем-то подкрепиться после такого рассказа…
28 августа 2009 г.
Димчево
Книги, одеяло и всякое разное
Рассказ
А у меня от той жизни только одно одеяло и осталось. Монгольское, из верблюжьей шерсти. Их в Москву в конце восьмидесятых завезли. И с рук продавали. С деньгами тогда плоховато было, но посмотрела я на моих мал мала меньше, и одеяло решила купить. Говорят, оно какое-то исключительно ценное и все болезни оттягивает.
Вот оно сейчас передо мной на балконе висит – сушится. И я его впервые попробую рассмотреть. Фон светло-песочный, а по нему рисунок цвета варёной сгущенки. Очень богатый, насыщенный, из листьев и цветов. По углам листья расположены попарно ярусами, как бы образуя вазы. Первая пара с изогнутыми черенками опирается на дугу-качалку. Я думаю, качалка здесь для того выткана, чтобы сиюминутность кочевнической жизни подчеркнуть, её непостоянство. Если вдуматься, все мы кочевники. Кочуем себе во времени. Но есть те, которые и в пространстве. А вазы по четырём сторонам света – это монгольское Древо Жизни.
Возвращаюсь к ковру-самолёту, одеялу моему, которое несло меня через время.
Цветок, венчающий каждую из четырёх ваз – крупный, с пятью лепестками. Это – мак! И листья определённо маковые. Боже мой! Это, должно быть, степной мак. В канве же по ширине цветы уже другие, с… раз-два-три… с четырьмя и девятью лепестками. Четвёрка – это моё число. А девятка – мистическая. Значит – к счастью. К мистическому счастью! Или к прозрению…
Все