В надежде на лучшее прошлое. Нина Халикова
интонацией, и не всегда понимала смысла. Она читала и перечитывала до тех пор, пока написанные слова и вовсе не перестали иметь смысл. Под утро она почувствовала сильную нехватку воздуха от того, что лиф платья туго её сдавливал. Маша поднялась с кровати и медленно начала раздеваться, аккуратно развешивая одежду с деланным спокойствием, к которому всегда прибегала, желая унять колотящееся сердце. Потом аккуратно спрятала «Вечерний альбом» в ящик ночного столика и снова упала на подушки, будто сражённая наповал ударом молнии, скрестив руки на груди, и уставилась неподвижным взглядом в чёрную точку на потолке. Так провела она несколько часов, пока её не накрыл беспокойный предутренний сон.
IV
Парадная дверь, ведущая в третьесортный, дешевенький отель, была слабо освещена предвечерним скупым северным солнцем и от этого казалась еще грязнее, но Олег Васильевич знал, что Марину Елецкую это как будто не пугает. Она совсем не конфузилась, проходя мимо любопытных портье, не прятала глаз, не стыдилась невыразимого цинизма и пошлости ситуации, в которой оказалась. Сам же он старался лишний раз не смотреть по сторонам, дабы не натолкнуться на непонимающий взгляд каких-нибудь знакомых или друзей семьи, и даже прятался от солнечных лучей, как будто они могли уличить его в неверности. Лицо Марины, напротив, выражало лишь трепетное восхищение оттого, что она шла рядом с ним. Олег был уверен, что женщины обожают тех мужчин, которые заставляют их страдать, и чем сильнее страдания, тем ярче любовь. Таков мир.
Он намеренно водил ее по дешевым гостиницам, а она, несмотря на свою внутреннюю чистоту и нравственность, покорно мирилась с этим. Олег чувствовал себя победителем, а ее – побежденной. Он прекрасно понимал всю униженность ее положения, но ему это нравилось. Сама идея неравенства с ней, мысль о своем собственном превосходстве доставляли ему острое удовольствие. Он вел ее в постель, как ведут слабовидящего, беспомощного человека, через дорогу. Полное доверие. Их пятилетние встречи слились вместе, слиплись, как подтаявшие, просроченные леденцы, и с трудом отличались друг от друга: пара-тройка банальных, ничего не значащих фраз о любви, бокал красного или белого вина, и можно вплотную приступать к великим таинствам физической любви.
…Осенние туфли на высоких каблуках глухо стукнулись о пол, и это была волшебная музыка для слуха Олега Васильевича, которую он любил больше всего на свете, ну еще разве что звук откупорившейся бутылки или долгий шелест купюр. Щеки Марины призывно горели, а роскошные блестящие волосы игриво растрепались. Он любил смотреть на ее трепещущие ресницы, похожие на крылья пугливой птицы: то мгновенно взлетают ввысь, то бесшумно опускаются. Он, как и полагалось нетерпеливому возлюбленному, привычными и умелыми движениями опытного кавалера стаскивал с ее ног тонкие, ажурные чулки, надетые явно не по погоде. Он это быстро отметил и даже успел испытать удовольствие. Она доверчиво улыбнулась ему и, закусив от счастья нижнюю губу,