Гипотеза Дедала. Лев Наумов
что мнение кассиров, администраторов и уборщиков окажется безосновательным, а опасения артистов, режиссеров и художников – полностью обоснованными.
Сейчас же я впервые открывал дверь театра как постановщик будущего спектакля. Внешне это никак не проявлялось, но внутри меня все было иначе. Гордость, радость – это только слова, которые имели лишь условные, поверхностные, номинальные связи с моими чувствами. Если я и гордился, то не столько собой как человеком и режиссером, сколько своей биографией – как текстом, в котором, мне казалось, появляется первая важная строка.
К сожалению, это настроение оказалось весьма хрупким. Счастливый, я вошел к директору, представился секретарше, но, в отличие от М., а также того-то, того-то, того-то и того-то, она обо мне ничего никогда не слышала, а потому сразу попыталась выдворить из приемной. Мы начали спорить, я нагло заявлял, что директор меня не только ждет, но даже будет рад встрече. Теперь мне ясно, что со стороны это походило на речи типичного городского сумасшедшего. Уверен, пару раз в месяц охранники непременно выводят таких из этого кабинета.
По счастью, на шум вышел сам глава театра. Он оказался весьма приятным и миролюбивым человеком. Мы познакомились, но у меня создалось впечатление, будто и он не имеет ни малейшего понятия о том, кто я такой. Десять минут мне потребовалось для того, чтобы удостовериться, что директор вовсе не шутил… В то же время происходящее не было похоже и на подготовленный М. розыгрыш-инициацию… Обескураженный, я спросил:
– Так что, он не звонил вам по поводу меня?
– Кто? М.? А разве он еще жив?
Глава театра выглядел совершенно искренним, и я недоумевал. Я предположил, что мой благодетель связывался не лично с ним, а с кем-то из режиссеров, администраторов или артистов. Нельзя было исключать, что он звонил в литературную часть, в костюмерный цех, гримерам, реквизиторам, билетерам… В голову приходили совершенно бессмысленные гипотезы. Я был готов допустить все что угодно, кроме самого, казалось бы, очевидного – что М. вообще не звонил в театр.
По всей видимости, мой огорошенный вид тоже вызывал доверие, и, как ни удивительно, директор не выставил меня, а позволил остаться и поискать в театре того, с кем М., быть может, действительно говорил.
Изгнан я был примерно через полтора часа. Более никто не проявил ко мне такого такта и внимания, напротив, надо мной посмеялись. Растерянному и обиженному, мне вновь пришлось оказаться всего лишь студентом режиссерского факультета, стоящим у дверей городского театра на улице под дождем.
Домой я шел в растрепанных чувствах. Что было не так? К кому именно мне следовало обратиться? Неужели во время телефонного разговора с М. я прослушал заветную фамилию или упустил еще какие-то настолько значимые детали, что без них вся наша затея идет прахом? Что мой благодетель подумает?! Как мне смотреть ему в глаза?
Всю ночь я ворочался и не мог уснуть. Перезванивать мастеру было немыслимо. Помимо всего прочего,