Фатум. Том пятый. В пасти Горгоны. Андрей Воронов-Оренбургский
тропа, по всему брошенная и забытая зверьем, уже давно превратилась в едва приметную стежку. Росистые заросли с узкими листьями тускло мерцали сталистой зеленью; с них падали прозрачные капли и, казалось, они плачут. Ближе к воде чаще начали попадаться мрачные черноствольные деревья, сплошь поросшие мхом, опутанные паутиной. Погода, как на грех, стала портиться: низкие, полные дождевой хляби тучи ползли им навстречу, кое-где из них тянулись свинцовые косынки дождя. Ни одной пичуги не встретилось им на пути, а это была плохая примета: ночью дол-жен был зарядить затяжной дождь.
– Ляксандрыч, – Чугин, придерживая гремливые фляжки, нагнал Соболева и, скрывая внутреннюю тревогу, озадачил болтовней: – Верно, однако, судачут, что когда шибко влюблены, то непременно стреляются. Наш-то… готов был… с Гергаловым, царство ему небесное… Как думаешь…
– Отстань, – Соболев задрал бороду, приглядываясь к накипавшим тучам. – Соплив еще о его скобродии судить. Ускорь шаг. До дождя бы поспеть.
– А все же жаль фрегат, – покорно сменяя тему, бросил на затравку матрос.
– Дом всегда жаль, чай, не пустое место.
– А я любил у Тихона на камбузе подремкать, когда в «свободе» наша вахта была.
– А эт отчего? – не сбавляя шага, буркнул марсовый.
– А там запах был скуснее, как дома, – алея ушами, открылся Чугин. – Закроешь глаза, и блазнится, будто матонька у печи ухватом гремлит…
Соболев придержался на миг, по-отцовски полохматил голову Кирюшки, прижал к груди и вздохнул:
– Ну чо тут возразишь? Верно думаешь…
– Вот я и думаю, – заглядывая в глаза Соболеву, вспыхнул Чугин. – Не хочу я помирать! А ведь чую, во сне виделось, бытто с ангелом говорил… Сгинем мы все…
Вдали над океаном блеснула несмелая весенняя молния. Горы затянула сумерь, хмурая и холодная, что мурашки поползли по коже.
– Уж лучше бы я в Охотске сбежал да прибился бы где, – тихо обмолвился Кирюшка. – Руки-то есть…
– А головы, выходит, нету! Идем, глупеня! – острожился Соболев. – Я-ть тебе закажу бега. Вот доберемся до наших, напомни мне твой разговор. Я тебе поземный по-клон устрою, сесть не сможешь! Ты прежде о долге и товарищах должен думать, а уж потом о себе. Гляди, девица нашлась. Да! Счастье наше морячье, что вода в брезне: тянешь – полно, вытянул – пшик. Ну, так что с того? Чего ты о жизни знаешь?
– Знаю! – шея Чугина стала темной, что свекла.
– Ты знаешь столько, сколь я позабыл. Жить ему не хотца! Да ты должон Христу челом бить, что он тебе глаза на мир дал раскрыть. Бог что послал человеку – то и мяконько. Служба, брат, карактера требоват. А кто в нужде не мыкался, тот и счастья не распознает. С такими ветрами в башке не дай Бог… Еще один бой, и перва пуля твоя.
– Да они ж обложили нас, как борзятники того русака, и гонят по дикой земле… А до наших, поди, еще два лаптя по карте!
– Да хоть бы и три! Ну, чего ты на меня