Соколиный остров. Александр Владимирович Токарев
в струях течения. Это самый сладкий миг, когда взгляд уже не оторвать от подрагивающего сторожка с колокольчиком. Он, живой, связывает тебя с Вселенной, лежащей под лодкой. Там идет непонятная тебе загадочная жизнь со своими законами, но ты к ней причастен именно через простую снасть, изготовленную тобой. Удар!.. «Не может быть!..», – каждый раз удивляешься и почти в беспамятстве хватаешься за удочку, а на леске сопротивляется один из тех самых инопланетян… Эти мысли проносятся так быстро, что остаются лишь ощущения, только потом анализируемые тобой.
И наяву – удар!.. На леске упруго ходит что-то тяжелое и несогласное, но неожиданно обмякает, и вот уже под бортом безвольно лежит лещ, мерцая серебряным боком… Словно во сне, не понимая, он дает взять себя без подсачека, рукой, но в лодке изворачивается, и я чувствую сильные мышцы красивой рыбы, пахнущей холодными струями и травой-шелковником. Едва удержав леща, бросаю его в садок, где лещ, тычась в сетку, окропляется красными каплями-клюквинами.
«Бу-бу-бу», – словно сквозь вату гудит где-то, и я понимаю, что это Василий на соседней лодке.
– Ты сюда рыбу, что ли, ловить приехал? – завистливо страдает товарищ.
– Нет, только водки попить да на воде поспать.
– Оно и видно, – затягивается сигаретой Колдун и заваливается обратно в лодку, забросив ноги-чугунины в болотниках на борта. Трах!.. Что-то произошло: смерч, взрыв, вознесение гейзера, и лодка Василия, едва не перевернувшись, качается от сильных потяжек обезумевшего товарища.
– Взял!.. – отчаянно трясет Колдун крупным лещом и тут же переваливается за ним через борт по самые плечи. Дальше – сплошное: пи-пи-пи…
Я отворачиваюсь и молчу, поскольку знаю: в этот момент ни утешения, ни советы не помогают. Помочь может только результат. И он случился…
Поклевки были плавные и сильные. По очереди, оглядываясь друг на друга, мы выводили лещей, голавлей, мелочь пузатую. И сердце пело свою песню, непонятную городскому домоседу или олигарху, чахнущему над златом…
Думается, причина клева была в этих самых местных глистах, маринованных в гумусе заливных берегов и редких, как ископаемая латимерия. Подобное уже было однажды на Волге, на Соколином острове, когда лещ за три кило с полтиной легким движением хвоста отправил за борт мою единственную банку с червями, и потом пришлось собирать оных в самых глупых, казалось бы, местах, если говорить о добыче червей – в песке прибрежного ивняка. Черви были так же по подлому прогонисты и зеленоваты, но рыба брала на них, словно жрала в последний раз перед смертью.
Но… Наступил момент, когда мои пальцы, привычно коснувшись дна банки, не ощутили навстречу знакомых холодных сырых морд и хвостов…
– У тебя черви есть? – интересуюсь у Василия.
Можно было и не спрашивать. Товарищ сидел почти в позе городничего из «Ревизора».
Выбравшись на берег, мы отправились в очередную экспедицию по сырым низинам. Но сколько бы мы ни лазили по чапыжникам и буеракам, нашли лишь несколько пустых бутылок, дырявый сапог и пару использованных презервативов.