Одиссей, или День сурка. Работы по поэтике. Илья Франк
но Коппелиус сказал со смехом: “Ха-ха, – повремените малость, он спустится сам”, – и стал глядеть вместе со всеми. Внезапно Натанаэль стал недвижим, словно оцепенев, перевесился вниз, завидел Коппелиуса и с пронзительным воплем:
“А… Глаза! Хорош глаза!..” – прыгнул через перила.
Когда Натанаэль с размозженной головой упал на мостовую, – Коппелиус исчез в толпе».
Обратите внимание на охватившее студента безумие. И превращение его в зверя («он ужасающе взревел, словно затравленный зверь»). Во время обряда инициации старались достичь состояния «измененного сознания» – как с помощью испытаний-пыток (делали надрезы, жгли огнем – что, конечно, было не только испытанием, но и символическим расчленением в теле мифического зверя и символическим погружением в огненную стихию), так и с помощью наркотических средств (в нашей истории: «Стало шуметь огневое вино в голове людоеда»). И, кстати сказать, временно ослепляли (например, сажали в темную яму или неожиданно залепляли глаза горячей кашей). Тут опять мы видим не просто тяжелое испытание, но и его символический смысл.
Заметьте также «неподвижный взор» и «размозженную голову».
Что касается огня и воды, то эти стихии здесь представлены в их соединенности («но тотчас огненный поток, кипя и рассыпая пламенные брызги, залил его вращающиеся глаза»)[5]. На самом деле стихия воды подспудно присутствует в крике Натанаэля о глазах (когда он уже перевесился вниз). Речь идет о множестве очков, которые до этого показывал ему Коппелиус:
«Но в ту же минуту Коппола отложил в сторону барометры и, запустив руку в обширный карман, вытащил оттуда лорнеты и очки и стал раскладывать их на столе.
– Ну вот, ну вот, – очки, очки надевать на нос, – вот мой глаз, – хороши глаз!
И он все вытаскивал и вытаскивал очки, так что скоро весь стол начал странно блестеть и мерцать. Тысячи глаз взирали на Натанаэля, судорожно мигали и таращились; и он уже сам не мог отвести взора от стола; и все больше и больше очков выкладывал Коппола; и все страшней и страшней сверкали и скакали эти пылающие очи, и кровавые их лучи ударяли в грудь Натанаэля. Объятый неизъяснимым трепетом, он закричал:
– Остановись, остановись, ужасный человек!»
Взирающие на Натанаэля «тысячи глаз» – это водная стихия, это море. Так, автобиографический герой повести Томаса Де Квинси «Исповедь англичанина, употребляющего опиум» (1821) в какой-то момент видит следующее:
«К моим архитектурным построениям прибавились и призрачные озера – серебристые пространства воды. Эти образы постоянно наполняли мою голову <…>.
Воды преобразили свой лик, превратясь из прозрачных озер, светящихся подобно зеркалам, в моря и океаны. Наступившая великая перемена, разворачиваясь медленно, как свиток, долгие месяцы, сулила непрерывные муки <…>. Лица людей, часто являвшихся мне в видениях, поначалу не имели надо мной деспотической власти.
А также в предшествующем этой трагедии сне Натанаэля: «Коппелиус хватает его и швыряет в пылающий огненный круг, который вертится с быстротою вихря и с шумом и ревом увлекает его за собой. Все завывает, словно злобный ураган яростно бичует кипящие морские валы, вздымающиеся подобно черным седоголовым исполинам».