Избранные произведения. Том 2. Повести, рассказы. Талгат Галиуллин
надёжной защищённости, как в детстве.
Обычно, когда из машин начинают выгружать гостинцы, из калитки вырисовывается отец. Своё опоздание (из-за необходимости возиться с деревянным протезом, прилаживая его вместо ампутированной ноги) он объясняет шутливо:
– Смотри-ка ты, оказывается, гости пожаловали, а я численник читал и не заметил. Там написано: «Если сыновья Набиуллы-эзи[2] прибудут точно в условленное время, то на улице выпадет красный снег».
Поздоровавшись со всеми за руку, стараясь сохранять равнодушие к щедрым городским подаркам, он, как обычно, начинает открывать большие ворота, чтобы машины могли заехать во двор.
Но сегодня раз и навсегда заведённый порядок что-то не соблюдается. Вот уже начали носить из машин в дом различные мешки, сетки, баулы, пакеты, то есть угощения, привезённые специально для юбилейного застолья, – отца не видно, не слышен и голос его, немного хриплый, но всегда бодрый, поэтому мир вокруг кажется немного несовершенным, чего-то в нём не достаёт.
Мама, то и дело поправляя спадающий на глаза наспех повязанный пуховый платок, крутится среди нас.
Поскольку в «десанте» я по возрасту самый старший, то именно мне и положено задать интересующий всех вопрос:
– Мама, что-то отца не видно, уж не приболел ли он?
Мама с видом провинившейся пастушки, не сумевшей уберечь гусёнка от ястреба, но в то же время со смешинкой в голосе, объясняет ситуацию:
– Сказал, пойду прогуляюсь, а то, когда ждёшь, время долго тянется. Он ещё днём ушёл, и вот всё нет. Знаете ведь отца, чисто Чаланка, уйдёт, так уж не найдёшь, пока сам не вернётся.
Сравнение с Чаланкой пришлось по душе всей компании и вызвало взрыв смеха.
Речь идёт о краснокожей, гладкой, как дождевой червь, весьма своенравной корове по имени Чаланка. Ни разу в жизни (а жизнь её, по коровьим меркам, была довольно долгой), хотя бы из интереса, хотя бы для разнообразия, она не вернулась домой вместе со всем стадом. Эта краснокожая корова до сих пор сидит у меня в печёнках, вызывая в памяти чувства досады и злости.
Ранним утром, где-то часа в три или четыре, время, когда детский сон самый сладкий, когда волшебные сны проникают в твоё сознание, мамин голос, доносящийся из реальной, мирской жизни, нарушает все твои иллюзии. Присев возле постели на корточки, она сначала гладит меня по спине, потом начинает теребить нетерпеливо, приговаривая:
– Сыночек, корова опять не вернулась, пойди поищи её, а если волки съедят, что тогда делать будем. Завтра Афгата отправлю.
Я всё хорошо слышу, понимаю, но веки поднять нет сил, будто на них гири по меньшей мере по пуду каждый. Мама начинает давить на психику:
– Вставай, соня, ты же не лентяй, не лежебока.
Наконец, полусонный, я встаю (одеваться не надо, всё на мне), запинаясь и спотыкаясь, выхожу на улицу.
Занятый мыслями о корове, не замечаю ни красоты раннего утра, ни яркости цветов, раскрывающихся навстречу солнцу, не радуют даже ласкающие солнечные лучи. Я кажусь себе трепещущей холодной капелькой росы. Кругом заливаются соловьи, будто уговаривая
Эзи – (диал.) употребляется при обращении к старшему по возрасту мужчине.