Избранные произведения. Том 2. Повести, рассказы. Талгат Галиуллин
Мой отец Набиулла, ещё в сороковом году, оставив свою молодую жену Исламию на попечении матери и сестёр, покинул деревню. Сначала он попадает в Елабугу и становится учащимся школы сержантов, расположенной в краснокирпичном, как шкура быка, здании бывшего епархиального училища. (Не судьба ли?! Впоследствии и меня жизнь забросила именно туда.) Затем его отправили на финскую войну. Не успел «победитель» передохнуть от одних боевых испытаний, как тут же угодил в другое, самое ужасное – Ленинградскую блокаду.
Я же в течение ряда лет, до самого 1943 года, когда отец с незаживающей раной в ноге (впоследствии ногу пришлось ампутировать) наконец вернулся домой, был для моих шестерых тёток игрушкой, живой куклой.
Всем им вменялось в обязанность одно и то же: успеть перехватить из моих рук бумагу до того, как я затолкаю её в рот. Видимо, интерес к бумаге пробудился во мне с самого раннего возраста. Удобно устроившись под столом, я поспешно набивал рот куском газеты или тетрадным листком. Если тётки зазеваются, мог и проглотить. Видимо, я находил в бумаге что-то такое, что было совершенно необходимо моему детскому организму. Может, витамин какой, или нагрузка для зубов, а может, интуиция, то есть уже тогда я чувствовал, что с бумагой будет связано моё предназначение в жизни.
Война достигла самой опасной судьбоносной стадии, когда я начал осознавать себя человеком, во всяком случае, стал отличать себя от домашних животных. В это время Галиулла-бабай, справедливый глава нашей большой семьи, несмотря на свою инвалидность, не выпустивший хозяйственные вожжи из рук, был единственным нашим кормильцем. Так как государственный паёк на столько ртов невозможно было растянуть даже на полдня, наш дед-писарь вынужден был освоить рыбацкое ремесло.
Каждый день утром и вечером, подчинив ущербную ногу воле своего сознания, дед выходил за огороды к довольно быстрой, лишь по весне бушующей речке, в самое узкое место забрасывал вручную сплетённую им сеть. Всякая мелочь его не интересовала, она просачивалась сквозь ветки, не задерживаясь в сети. Дед признавал только двух-трёхкилограммовую рыбу. До сих пор стоят перед глазами жирные щуки, прыгающие и сердито бьющие по полу хвостами. Эти картины жизни теперь далеки, где-то за туманами и всплывают в памяти, как из сказочного мира.
В те годы речка с её рыбой спасла от голодной смерти не только нашу семью, но и всю нашу родню, всех соседей и множество таких семей, как наша. Вечная ей благодарность. Днём рыбачим мы, мальчишки, но как бы мы ни старались, крупная щука в наши самодельные сети не попадалась. Нашего улова хватало только кошке, но мы были счастливы и этим.
Работа в сельском совете, требующая много времени и внимания, становилась всё более трудной для деда. Хотя он и любил подшучивать, приговаривая, что ангелы и шайтаны не стареют, но всё же в каждой работе есть свой предел. Старик Галиулла просит перевести его из сельского совета в почтальоны. Однако не оставить же такой важный пост, как сельский совет, на первого попавшего. Тут в голову приходит