Наука: испытание эффективностью. Л. В. Шиповалова
диалога.
Второй аргумент касается прозрачности оценочных процедур, если они связаны с языком результативности, с количественными показателями и в конечном итоге с ценой (стоимостью) исследования. Здесь следует сказать, что, с одной стороны, такого рода требования – апелляция к количественным показателям – могут, конечно, отвечать интересам заказчика, оценивающего результат исследований на основании сравнения собственной возможной прибыли и затрат[76]. С другой стороны, когда речь идет об определении задач исследования и, соответственно, ожидаемых результатов, следует усомниться в том, могут ли конкретные требования, звучащие со стороны сколь угодно крупных предприятий, определять направление развития фундаментальной науки. Более того, даже формулировка тематик прикладных разработок должна иметь в основании понимание возможностей конкретной науки их осуществить, а значит, предполагает первичную роль самой науки в определении направления развития исследований. Язык экономического интереса всегда остается языком конечных целей и задач, тогда как научное исследование ориентируется в первую очередь на бесконечную задачу развития, связанную с проблематизацией, описанием и объяснением предметности, а не с практическим ее использованием. Эти два жеста – использование научных результатов и углубление познания научной предметности – ориентированы в различных направлениях. Вопрос о взаимном подчинении практических и теоретических целей науки может быть переведен в вопрос о конечных целях использования результатов и бесконечных целях развития. И коль скоро мы продолжаем определять европейское человечество через понятие техногенной цивилизации, бесконечность целей, задающая возможность сохраняющейся инновационности, остается более значимой[77].
Третий аргумент относится к ясности оснований научной деятельности, которую предоставляет язык экономической целесообразности; этот аргумент, как было отмечено, может быть понят отчасти как материалистический. Однако «материальные обстоятельства жизни людей» могут быть сведены к экономическим отношениям только в контексте редукционизма определенного толка. Если же рассмотреть этот вопрос в контексте, например, акторно-сетевой теории[78], пытающейся преодолеть ограничения всякого конкретного редукционизма, необходимо отметить следующее. Основанием ясности в отношении определенного феномена (в данном случае – развитие науки и ее общественный эффект) является учет взаимодействия различного рода сил и акторов, как их носителей. В этом взаимодействии политические, интеллектуальные, социальные аргументы должны приниматься во внимание не с меньшими основаниями, чем аргументы от экономических интересов, технологий est.
Теперь, разобравшись с вопросом о неоднозначном соотношении целевых ориентаций исследовательского и корпоративного университетов, обозначим две возможности, которые могут иметь место в случае
Следует отметить, что порой использование только количественной оценки может свидетельствовать о невозможности или нежелании задействовать иного рода оценочные процедуры. Так, невозможность экспертной качественной оценки может быть связана с тем, что у научного сообщества отсутствует достаточное финансирование, позволяющее подтвердить сделанные выводы. Тогда обещание скорой прибыли компенсирует отсутствие достаточной содержательной достоверности. Количественная оценка возможной эффективности подменяет отсутствие экспертного свидетельства. Понятно, что такое положение дел не может быть оценено ни как практически допустимое, ни как морально оправданное.
Это конечно не означает, что понятие инновационной деятельности, как определяющее дух европейской культуры, в настоящее время не может быть поставлено под вопрос и подвергнуто сомнению в качестве движущей силы. Однако следует всерьез задуматься о том, что следует из альтернативной ориентации «на конечное», и готовы ли мы принять ответственность за смену этой ориентации.
Здесь в первую очередь мы имеем в виду методологические работы Б. Латура и Дж. Ло: