Ярослав Мудрый. Русь языческая. Валерий Александрович Замыслов
конь! Как славно лететь по степному простору!
Ярослава, позабывшего обо всем на свете, захватил буйный мальчишеский восторг. Он – на коне! На огневом, быстроногом коне! Сколь мечтал об этом, сколь завидовал юным гридням, лихо скачущим к княжескому терему.
Неси, неси, конь златогривый! Неси в манящую даль.
– Ги, ги! – ликующе закричал Ярослав и в порыве восторга хлестнул плеткой коня.
Гордый, не приученный к плетке, тонко заржал, захрапел, вздыбился и… сбросил княжича оземь.
Когда к Ярославу примчал Свенельд, тот лежал ни жив, ни мертв. По щеке княжича струилась кровь.
По сухощавому лицу варяга пробежала зловещая ухмылка, но тут он припомнил слова Владимира:
«Ни на пядь не отпускай от себя Ярослава. Головой отвечаешь».
И надо же такому приключиться!
– Жив, княжич?
– Жив, – открыв глаза, тихо отозвался мальчонка.
Свенельд краем длинной белой рубахи принялся стирать с лица княжича кровь.
– Слава богам! На лице твоем лишь ушибы. Ну, зачем же ты ударил коня?
– Забылся.
Свенельд поставил Ярослава на ноги, но тот громко вскрикнул и повалился на траву.
– Что с тобой?
– Нога… Что-то с ногой, Свенельд, – морщась от боли, отозвался Ярослав.
Варяг сорвал с княжича сафьяновые сапожки, малиновые портки и увидел окровавленное колено.
– О боги! Немедля поехали к лекарю.
С того дня Ярослав стал прихрамывать на правую ногу.
Великий князь приказал заточить Свенельда в поруб.[9]
Глава 3
Поруб
Черно, хоть глаз выколи.
Глухо, словно в могиле.
Холодно, будто в погребе.
Он лежит на жухлой соломе и каком-то тряпье, но здесь даже уснуть невозможно: стоит затихнуть, как по тебе начнут рыскать голодные мыши.
Свенельд скрипит крепкими, как кремень, зубами. В нем кипит ярость. Ярость на Владимира. Как он посмел кинуть в поруб знаменитого воеводу, правую руку князя Святослава, чьими победами до сих пор восхищается весь мир. А кто помог принести эти победы? Он, Свенельд, бесстрашный конунг,[10] славный сын бога богов Вотана. Его беспощадный меч не знал устали. Он разил хазар и печенегов, булгар и ромеев. Его тяжелая рука в железной чешуйчатой перчатке всегда была по локоть в неприятельской крови. Его рыцарское копье пронзило сотни вражеских грудей, его острый кинжал отрезал головы раненых, а те издавали последние предсмертные крики, что особенно возбуждало Свенельда.
Но Святослава это почему-то коробило. Он даже бранился:
– Ты похож на мясника, Свенельд. Отрезать голову умирающему воину – не велика честь. Сие дело грязное и постыдное. Еще раз увижу – накажу!
Суровы были глаза Святослава, и Свенельд понимал, что полководец дважды не повторят своих слов. Он – настоящий воин. Будь он варягом, его бы воспели в сагах. Дружина беспрекословно повинуется всем его приказам и готова Святослава на руках носить.
А вот варяги? Они составляли седьмую часть войска, и сами напросились к великому князю Киевской Руси.
Святослав