Ярослав Мудрый. Русь языческая. Валерий Александрович Замыслов
можно немедля окрестить. Загнать в реку разом? Многие утопнут и окажутся у водяного… Загонять десятками?
– Да сколь же можно стоять в воде? И глыбко ли лезть? – вновь заворчала Маланья.
– Попы ведают, – всё так же сумрачно ответил жене Луконя.
Но попа к каждому не приставишь, они далеконько и что-то поют невнятное. В головах язычников – полная сумятица. «Кто-то залез в Днепр по грудь, кто-то по шею; младенцев держат на руках – не держать же их в воде; кто-то и на месте не стоит, ходит. Нарушает этим таинство или нет? Не ясно».
Луконя, Маланья, сыны и три дочери забрались в воду по колени. Но вот, размахивая кадилом, на берегу оказался священник в сверкающем облачении и приказал:
– Триедино погружайтесь!
И вновь туманно. То ли три раз в воду присесть, то ли с головой окунуться? Помышляли у священника справиться, но тот уже бежал к другой толпе язычников. Наконец, разглядели. С головой! В мокрой одежде выбрались на берег. Дальше-то что?
К семье Лукони подошел греческий дьякон и протянул медные нательные кресты на гайтанах.[63]
– Надевайте на грудь. Теперь все мы – братья во Христе.
Но на всех крестов не хватило.
– А на девок? – спросил Луконя.
Но дьякон, путаясь в длинной рясе, поспешал к другим «погруженным».
– Вот и ладно, – рассмеялись девки. – Старым богам будем молиться.
– Всего не провидеть. Ишь, сколь люду нагнали. Наберись тут на всех, – разглядывая крест, проговорил Луконя.
– Бать? А куда напяливать? На рубаху или под нее? – продевая крест через голову, спросил Могутка.
– Да я и сам не ведаю. Надо у попов изведать.
Глава 26
Могутка – сын Кожемяки
Младший сын оправдывал свое имя. В пятнадцать лет он легко, играючи вытягивал из грязи тяжело груженую подводу и поднимал за угол сруб бани.
Нравом был покладистый и благодушный. Силу имел непомерную, но никого не обижал. Киевляне диву дивились: и всего-то еще отрок, а его хоть на Илью Муромца выпускай. И откуда такой силы набрался?
Отец лишь посмеивался. И как Могутке сильным не быть, коль с девяти лет кожи мнет. И ведь сам напросился. Пришел как-то на кожевню боярина Додона Колывана, увидел, как отец корпит, и сказал:
– Прискучило мне, батя, по двору без дела слоняться. Пусть меня боярин на кожевню возьмет.
– Да ты что, сынок? – подивился Луконя. – Аль не зришь, какая здесь тяжкая работа? Тут и взрослому мужику едва управиться.
Княжой муж Додон Колыван поставил на своем дворе кожевню еще пять лет назад. На насмешки дружинников не обращал внимания. Дело выгодное, прибыльное. С кожевни немалый куш в калиту идет. Раздобыл кожи, поставил чаны и кликнул охочих людей из ремесленного люда. Сыскались дюжие мужики.
Крепкой силы требовал труд кожевников. В больших чанах замачивали они шкуры, дубили в особых растворах, затем отделывали их острыми скребками, мяли в могучих руках и вывешивали на просушку.
Обработку шкур начинали