Ярослав Мудрый. Русь языческая. Валерий Александрович Замыслов
время не приспело, Ярослав Владимирыч. – Погоди, минует век, другой – и на Волге будет столь городов, что и перстов наших не хватит. Земля не любит впусте лежать. Вот уж где купцам будет размахнуться.
Князь и купец толковали, а Додон Елизарыч помалкивал. У него все думы – о кожевне. Тиуна-холопа[70] приглядывать за работными людьми поставил. Кажись, человек ушлый, надежный, дурака валять кожемякам не позволит, но и про себя не забудет. Жнет, где не сеял, берет, где не клал. Ну да всю кожевню не разворует, с умом будет мошну набивать. Приедешь, а у него и комар носу не подточит. Изворотливый тиун…
– Слышь, Егорыч, а твой кормчий сноровистый? Давно его ведаешь?
– Фролку-то? Да, почитай, лет десять по рекам с ним хожу. В прошлый раз я его и на Волгу брал. Толковый мужик, не подведет. Он и остальных кормчих в Киеве подбирал. Умельцы! Да ты за них не тревожься, Ярослав Владимирыч, к любому непогодью свычны. И каждый – при силушке. В случае чего – и за воев сойдут.
– Вот то славно, – довольно сказал Ярослав. – Прибудем в Ростов – обучу их ратному делу.
В одной из княжеских ладий находились греческие попы, Феодор и Илларион, с четырьмя послушниками.[71] В их поклаже – богослужебные книги, хоругви, кресты и парадное облаченье. Попы надеются, что они после крещения язычников, установят новые церковные праздники, на кои явятся в сверкающих серебряных и золотых стихарях.[72]
«Удастся ли без крови обратить язычников в новую веру? – поглядывая на священников, подумал Ярослав. – В некоторых городах так не приключилось. Воевода Путята, посланный князем Владимиром допрежь Добрыни Никитича, крестил Новгород мечом. Худо! Там, где прошелся меч, истинному крещению не быть. Меч для брани хорош, а не для введения христианства. Как-то получится в Ростове?»
Раздумья Ярослава прервал звучный голос Фролки:
– Ветер стихает, ребятушки! На весла, на весла навались!
Ярослав прошел на корму, в кою была врублена небольшая ладейная изба, а за ней стоял Фролка, ухватившись грузными руками за кормовое весло. Он был невысокого роста, но кряжист. Густые русые волосы были перетянуты на лбу узким кожаным ремешком.
– Совсем не стихнет?
– Стихнет, князь. И часу не пройдет, но то не беда. Почитай, до самой Которосли по течению пойдем.
– А в чем беду видишь?
– В дне нынешнем, князь. Жарынь. Ветер стихнет – духота приспеет, а за ней Перун пожалует. Буря же на Волге, как на море разыграется.
Ярослав пристально глянул на кормчего. На широкой груди висит медный нательный крест, а он на Перуна ссылается. Но ничего на это не сказал, а лишь опять спросил:
– Ты и на море ходил?
– Довелось, князь. С купцами Хвалынское море бороздил. Не единожды сталкивались с бурей. Жуткое это дело.
– По-твоему и сегодня нас буря ждет?
Фролка вновь оглядел небо и уверенно высказал:
– Не миновать, князь. Чуешь, ветер совсем стих. Паруса обвисли, а со стороны полунощи[73]
В описываемый период тиуны (приказчики) назначались князьями и боярами из своих слуг – холопов.