Человек и другое. Книга странствий. Сергей Соловьев
смотрели в глаза. А потом он вздохнул и побежал, подняв хобот «чайничком», показывая, что он умеет.
Я тогда был не один, а со своей австрийской спутницей. Она тоже подошла к нему, и он водил хоботом вдоль ее очертаний, не касаясь. И замирал. Как мальчик, чуть заигравшийся с женщиной и вдруг притихший у тайной черты.
А потом его повели купать на лужайку, поливали из шланга. И он умирал от счастья, ноги его не держали. Я тоже взял шланг, а он выхватил его у меня и стал поливать – и меня, и себя, и все вокруг, и запутался в нем и повалился, дрыгая ногами, попукивая и заливаясь смехом.
А потом я пошел в магазин и купил ему ведерко молока и банку ананасового варенья. Молоко он быстро выпил, а банку схватил, поднял высоко над головой и побежал по лужайке по кругу. Бежит, смеется и банку над собой вертит. А потом я на хлеб намазывал ему это варенье, и он ел и все время норовил мне помогать намазывать, и мы оба уже были перемазаны этим вареньем, я ему даю, он берет, ко рту подносит, а потом передумывает и мне протягивает, прямо в рот тычет, я говорю, что уже съел, что теперь его очередь, а он головой мотает, и глаза блестят озорные.
Потом я уехал, а когда на через год вернулся, он узнал меня издали и побежал навстречу. И так длилось годы – я уезжал, приезжал, он рос, ему уже было около пяти лет, когда от несчастного случая погибла Арундати. Погонщик похоронил ее, посадил баньян на ее могиле, жизнь его опустела. Йогина передали другому хозяину, с каменным лицом (из тех камней, о которые ножи точат). Теперь Йогин стоял, отгороженный от людей, в цепях, на другом конце деревни, пришел того первого гона (мужской течки), когда они становятся взвинчены и неуправляемы, взгляд заволоченный, мутный.
Я подошел к нему уже в темноте. Йогин, Йогин! – зову. Видно, он не узнал меня, да и кого узнать мог, сам уже едва узнаваем. Отшатнулся, взметнув цепи, как на качелях, и лбом в грудь двинул. Я отлетел на несколько метров, но устоял на ногах. Йоги! Присел, зову его: Йоги! А он смотрит, слезы текут, узнал, и головой мотает: нет, нет…
Мариони
Этот крохотный заповедник, который никто никогда не посещает, находится на границе Асама и Нагаленда (того самого, где, по слухам, то ли людей едят, то ли овсянку). Эти семь небольших, не совсем индийских штатов еще называют «земля семи сестер». «Сестры» хорошо вооружены и серьги сверкают по всему телу – и у живых и у павших. Поскольку это своего рода этнический котел, где локальная племенная партизанщина не стихает ни на день.
Занесло нас туда, как обычно, по наитью. Плюс наводка Айболита Казиранги (крупнейший заповедник в Ассаме). Поселились мы в одинокой избе на краю джунглей, предъявив в местном лесничестве важные бумаги (ЮНЕСКО и пр.), которыми я запасся в Москве. Прочесть их лесники не могли, но печать и качество бумаги впечатление произвели.
Сами лесники жили в полукилометре от нас и поначалу пытались опекать, сопровождая в лес с ружьями наперевес и следопытской театральщиной, распугивающей всю округу. От них мы избавлялись, уходя в джунгли еще затемно, до рассвета. Сложнее