Хваткий мой. Муса Мураталиев
от путлищ к стойке туура, да с таким расчётом, чтобы птица не запутывалась в них.
Завязал, подёргал-подёргал, проверил поводок, потом приподнял птицу за оба крыла и осторожно подсадил, чтоб её когтистые лапы охватили поперечную деревяшку туура.
Подсадил и тут же отпустил.
А сам отшагнул от сооружения назад.
– Ну вот, милок, сиди…
Не чужой ты мне…
Станешь послушным, тебе же лучше будет.
А если останешься непокорным, не сговорчивым, нам обоим будет худо.
Вот ведь как, хваткий ты мой, удача ты моя…
Крепко надо было держаться за поперечную деревяшку туура, крепко.
Как только освободились крылья – молодой тынар почувствовал тягу к полёту.
В голенях и цевках почувствовал свой вес – состояние естественное.
Свободен?
Чувствуешь вес – стало быть, свободен.
Он снова свободен!
Взметнуться, взлететь!
Пусть эти, что неподалёку, стоят себе, лишь взметнуться, вырваться в небо!
Взмах крыльями, ещё взмах, ещё и… какая-то новая, до сих пор незнакомая сила тянет к себе, заставляя вновь хвататься за поперечную планку.
Соколик не верит в поражение, снова взмахивает крыльями.
Он в воздухе, но опять всего лишь на три взмаха – больше не смог продержаться.
Снова пробует взлететь…
Ему нестерпимо хочется взлететь!
Вырваться, вырваться отсюда.
Его собственных сил хватит на долгий полет.
А когда же и нужен полет, когда же и нужна свобода, если не в таком буйстве собственных сил, не растраченных жизнью, молодых и горячих?
Но и эта невидимая враждебная сила существует, оказывается, на свете, проявляет себя, упорно притягивает его книзу, перебарывает его волю к свободе.
Никто ведь его не держит; лапы опираются о жердь, или о землю, крылья распахнуть ему ничто не мешает, хвост раскрывается веером, каждое пёрышко в его власти.
А взлететь не может.
Молодой тынар в горьком недоумении.
Как убежать от этой непонятной, загадочной, злой силы?
Он ищет её вокруг себя, эту силу.
Ага, опять, как и в сети на траве… вот обвиты цевки ног, это ремешки оттягивают, не отпускают его за пределы дозволенного расстояния!
На взмах вверх крыльев или вправо, или влево – вот пределы, которые положил молодому соколу лесник Кончой.
– А ведь это не балобан, – замечает Сайкал после того, как довольно долго они молча любовались стараниями птицы вырваться, улететь.
– Этот ловчий редкостный, – отвечает жене лесник. – Тынар называют его в народе.
Если умело обучить, то можно тогда с ним даже на волка выйти.
– Себя бы без еды не оставил… – отвечает жена ему. – От птиц твоих, отец, толку всего ничего.
– Утром барана кормили? – спрашивает тут Кончой, будто не замечая старухиной колкости.
– Он уж с жиру бесится, твой баран, чуть девочку не забодал.
Придёт с работы сын, он и покормит.
В комнате вдруг становится совсем темно; старики обернувшись на окно видят, что