Реальность третьего рода. Ondyon
Другое дело – соседние измерения Земли. Они должны быть похожи на наше. Но контакты с ними невозможны по определению. Вот, Винский идет, он вам скажет.
– Что? – Не сразу понял Винский. – И скажу! Вот скажу, так скажу! А что сказать-то?
И он сказал. Сначала лоб его собрался в гармошку и он запыхтел. Потом…
– Некоторые считают, что параллельные пространства не пересекаются, так же, как не пересекаются параллельные прямые – просто по определению, потому они и параллельные… Тогда любые наши усилия в нашем пространстве никак не изменят ничего, что находится в пространстве параллельном. Но на самом деле здесь слово «параллельные» не очень подходит, просто их так называют. Правильное слово «соседние». Некоторые вообще считают, что их бесконечное множество и они как раз и образуют вселенную. А любое изменение – это просто усилие по переходу в соседнее пространство.
Ну вот, например, в нашем мире вот этот камень лежит вот здесь. – Он указал на маленький камень, лежащий в траве. – А в соседний мир отличается от нашего только тем, что этот камень лежит вот здесь… – он взял его в руку и снова положил чуть правее. – Переместив камень я не изменил этот мир, а сам переместился в другой мир, в котором камень лежит правее.
– А как же мы? – Спросила Стелла
– А вы одинаковы в обоих мирах, хотя и другие. Поэтому я ничего не замечу. Хотя… если вы – это уже другие вы, я всё равно ничего не замечу, я же не знаю, как бы вы повели себя там, откуда переместился, вернуться обратно уже нельзя.
Слон и Ту сидели на пригорке. Рассеянный солнечный свет ложился на траву, призывая растянуться под деревом и ничего не делать. Мишель говорил, что если неосторожно заснуть на склоне, могут прийти муравьи и унести обмякшее тело в муравейник.
Было тепло и солнечно, но не в голове у Слона. Мысли его были самыми мрачными. Все это было совсем не к месту, но только не для него. Это были не мысли, а состояние, которое никуда не уходило, только временно отступало, если яркая реальность вторгалась и слегка приукрашивала его серый мир. Он был наполнен отчаянием и уже даже не жалостью к себе, а смирением с собственной неизлечимостью. Эти мысли оседали на дно, и он жил с этим, просто приняв как непреодолимое. Лишь иногда слабая надежда, что есть какие-то пути выхода из этого состояния, могла всколыхнуть мёртвую воду отчаяния, и она болезненно изливалась наружу, чтобы потом снова успокоиться в неизбежности.
– Помнишь, однажды мы шли по городу, и вдруг из толпы выскочила какая-то девица, бросилась тебе на шею, а потом так же скрылась в толпе?
– Да. Ну, и…
– Кто она?
– Мм… да, я вроде видел ее где-то, учился с ней что ли… Когда-то. А что?
– Почему она бросилась тебе на шею?
– Ну, не знаю, наверное, очень рада была меня видеть…
– Понимаешь, я достаточно хорошо знал ее. Мы с ней тоже учились. И мы даже, иногда вместе гуляли. И я покупал