Снегири. Дарья Димке
мама в следующий раз позвала нас смотреть мультики, Мелкий как раз сообщал мне, что нашел на помойке какую-то гадость. Гадостью Мелкий называл все интересные вещи, обнаруженные на помойке или свалке, потому что их так называла тетушка, и он, когда был совсем маленький, думал, что это слово просто означает все найденное в этих местах, а теперь употреблял его просто по привычке. Гадость он оставил там и, ликуя, отказывался говорить, что же конкретно он обнаружил, предлагая немедленно пойти на помойку вместе и посмотреть. В тот момент, когда раздался голос мамы, мы как раз туда собирались. Мы переглянулись.
– Знаешь, – сказала я, – мы же могли бы уже быть в соседнем дворе, и тогда мы бы не услышали маму. Да мы уже практически там… Кстати, ты гадость спрятал?
– Да, – успокоил меня Мелкий, – и, мне кажется, ты права, мы же почти ничего и не слышали. Мама всего два раза позвала.
Вечером, перед сном, Мелкий потерся головой о мамин локоть и попросил:
– Мама почитай нам сказку, это только ты умеешь! – Потом вздохнул и добавил: – А мультики смотреть умеет папа.
Я укоризненно посмотрела на него, но он не смог удержаться – помимо стойкости чувств Мелкий отличался обостренным ощущением справедливости.
Книги
Книги были вещами совершенно особого рода. Возможно, они даже не были вещами вообще. Книги делились на общие и те, что принадлежали каждому из нас. У бабушки были огромные потрепанные тома со странными, иногда красивыми, а иногда пугающими, картинками, которые назывались анатомические атласы. У дедушки – тяжелые, с гладкой бумагой, заполненные рисунками (они назывались альбомы), и толстые – большие и маленькие, с мелкими буквами, русскими и нет, и кучей слов – эти назывались словари. Книжки папы состояли в основном из схем и графиков непонятных конструкций; мы знали, что это самолеты, но исключительно благодаря картинкам на обложках.
Книжки – единственные из всех вещей – всегда оставались сами собой. Судьбу прочих невозможно было предсказать, потому что они постоянно трансформировались. Бабушкино платье со временем могло превратиться в фартук, платье для меня или рубашку для Мелкого. А рубашка Мелкого, мой сарафан или занавески – в лоскутное одеяло. Лоскутное одеяло пока не превращалось ни во что, но с учетом того, что мы знали о мире вещей, только пока. Когда Мелкий стал достаточно большим, дедушка отпилил спинку, прорезал сиденье его детского стульчика и вставил туда Найдину миску, чтобы ей было удобнее есть. Так стульчик превратился в кормушку. Старые открытки – те, картинки на которых были скучными, а надписи – ничего не значащими, вроде «С Новым годом», «С днем рождения», «С 8 Марта» или «С 1 Мая» – в один прекрасный день стали дачными шторами. Мы сворачивали из них маленькие, яркие, плотные квадратики, которые нанизывались на скрепки – и получались длинные яркие ленты. Это были очень красивые шторы. Бабушка повесила их на дверь веранды, и они позвякивали, когда кто-нибудь