Керины сказки. Кирилл Ситников
и ленивое. Оно было… тревожным. Пряча голову за пролетающие мимо хлопья туч, оно пугливо наблюдало за тем, что происходило внизу.
Вынырнувший Спицын жадно откусил кусок воздуха, мальчик в его руках закашлялся и шумно вдохнул. Но океан решил, что этого хватит, и снова накрыл их сине-зелёной водой. Что ж мне в Шишикине-то не сиделось, подумал Спицын. Но тут же отогнал эту мысль. А то вдруг Неизвестная её когда-нибудь прочтёт.
Снова воздух. Подышать и осмотреться. Проверить малька – ага, жив. Дрожит, мокр, но жив. Спицын отчаянно погрёб свободной рукой, совершенно без понятия, куда. Рука больно ударилась о что-то твёрдое. И до боли знакомое.
Это была сосна. Сосна-мачта.
– А тебе что дома не рослось? – Вслух спросил Спицын. Но сосна не ответила. Спицын обхватил её рукой и прислонил к ней мальчика. Трусливое солнце выглянуло из-за тучи, и Спицын увидел, что он не единственный, кто ухватился за спасительную мачту. Невдалеке в неё вцепился старый моряк. Ещё четверо сидели верхом на рее.
– Где я? – спросил Спицын у соседа по сосне.
– Добро пожаловать в Айвазовского, сынок! – Ответил моряк, подмигнул и улыбнулся побитым цингою ртом. Ему, блин, было весело. «Отсыпал бы ты немного своего безумства, мужик» – подумал Спицын.
– Всё, робяты! Амба. Девятый идёт!! – Проорал моряк на рее.
Водяная гора заслонила солнце. Ощерилась пенистой пастью, облизнулась гребневым языком. Спицын набрал полные лёгкие воздуха, мальчик, увидев это, последовал его примеру. Волна бросилась на людей.
Что было дальше, Спицын помнил не очень хорошо. Перед его глазами пролетели солнце, миллионы пузырей, тьма воды, снова солнце, искажённое хохотом лицо старого моряка, мачта, чайка, вода, солнце… Последнее, что он увидел – это огромную стену мира Айвазовского, приближающуюся к Спицыну с огромной скоростью. Потом волна ударила о стену, и Спицына подбросило куда-то вверх, к тёмному шару «Солнца», спящего на огромном крюке…
– Вы откуда здесь, мужчина?
Грудной женский голос пытался прорваться сквозь тьму, возвращая Спицына в сознание. Он открыл глаза – мальчик лежал на его груди, вцепившись маленькими ручками в то, что когда-то было спицынской рубахой. Живуч. Живуч, как детство, подумал Спицын. Он попробовал приподняться, схватившись за обод колеса, о которое, вероятно, он и ударился головой. Огляделся. Он лежал посредине большого проспекта, по которому сновали конки и дилижансы. Зябкая дымка придавала величественным зданиям какой-то холодной, но притягательной сказочности.
– Мужчина, я к вам обращаюсь!
Спицын глянул вверх. Из открытого экипажа на него смотрела она. Женщина-солнце. Та, к которой он шёл. Та, которую он любил.
– Я Спицын. Из Шишкина.
– Шишкин… Шишкин… Аааа, понятно. Сосёнки-медвежатки-пшеничка?
– Рожь. Там рожь растёт. Много-много ржи. Куда ни плюнь.
– И что вы делаете в мире Крамского? – Уточнила Неизвестная.
– Я к вам