Песнь северного ветра. Елена Тальберг
а через лес. Идти, снова едва чуя дорогу, чуть ли не на ощупь. Спрашивая у каждого десятого дерева, сверяясь со звездами ночью, с мшистыми наростами, с ветками, тянущимся к солнцу. Древний лес, тяжелый. Если бы его отец не был следопытом, способным найти дорогу везде, то он бы не справился. Но знания отца, чутье охотника, идущего к цели вели его. И на закате он знал, что рассвет встретит у моря, если продолжит идти. Но он развёл костер, сварил себе суп из сушеных овощей и мяса, хлебал его, тщательно пережевывая так и не размякшие волокна. Кругом белым-бело от снега, тихо и стыло. Но костер хорошо греет и плащ тоже хорош. Не зря за него такую цену просили. Лёгкий, мягкий, но ни одному ветру не продуть и стужа не заползает. Мастером сотканный, знающим свое дело и нужное слово. Охотник ухмыльнулся: «А ведь меня учили искать таких, как он. И как она. Как ни редки они стали, но их можно узнать всегда, а, узнав, накинуть узду». Он подоткнул полы плаща и стал ждать, когда снег в котелке растворится и закипит – на чай.
Идти по снегу было легко – сплошной наст, его короткие лыжи скользили почти бесшумно. Ноги крепко держали направление. Мешок за плечами, подоткнутый за пояс плащ, капюшон, схваченный завязками у шеи. Ничего не мешало. А потом снег кончится – проталина за проталиной, жёсткий настил из иголок, обрыв – и дюны. За ними море, и лишь левее, у скал, хижина. Небольшой дом, с сараем и скудным палисадником. Здесь и, правда, теплее. Он распустил завязки капюшона, ослабил пояс, и плащ собрался мягкими складками в маленький шар, выскользнув из-под приподнятого рюкзака. Легко поместился в руке, легко закатился в сапог. Всю поклажу придётся оставить здесь. За спиной остался лишь меч в кожаных ножнах и аркан на бедре. Весь арсенал Охотника.
Но он медлил. Пробовал ветер на вкус, мерил изгибы дюн взглядом. Знал, что за первым шагом откроется путь, с которого не сойти…
***
Мама говорила, что сейчас не те времена, что ничто не отзовётся уже – ни камень, ни вода, ни былинка. Что всё, что мы можем, это знать, что «душица от кашля хороша, а крапива кровь останавливает». Это и любой девчонке лесной известно! Она угрюмо косилась на мать, ей не давались эти знания – лес оставался ворохом листвы и трав, одинаковых, непонятных, ненужных. Она путала ольху и осину, а десятки других даже не пыталась запомнить – здесь они не растут. Здесь – можжевельник, сосны и ели. Подорожник, лопух и кислица – твердила ей мать. А она любовалась оттенком мха на коре. И слушала, как он растёт, напитываясь влагой. Она знала, что любая былинка, откроется ей, стоит лишь позвать. Для этого нужно было рукой провести, чувствуя гладкую или шершавую, плотную или тонкую, колючую или бархатистую, пахнущую дождём или свежестью поверхность листа. А названия, что упорно зубрила под диктовку матери – совсем не держались в голове…
Она провела рукой по корешкам книг, тихонько слушая, что ей шепчет ветер в окно и в щель у порога. Шёпот, летящий впереди шороха шагов по иглам, предвещающий неизбежность встречи. Встречи, что замкнёт этот день – так кузнец сводит края блестящей полоски в кольцо – неумолимо ведёт, приближая,