Артинский ярус. Осень. Постапокалипсис. Сергей Шевалдин
сад Фирса, исчезла и деревня Бочкари.
Деревня без людей долго не стоит. В каждой деревне всегда был свой корень, самый уважаемый и хозяйственный мужик, никем не назначаемый деревенский голова. Такие головы оказались не нужны, а потом ненужными, бесперспективными стали деревни. Погиб Фирс, погибла деревня Бочкари. Земля, возделанная и распаханная, перспективу потеряла. Стала невостребованной, как чиновники говаривали.
И вот здесь, на реке Уфе, где вольготно плещется рыба, повторю я вам слова древнего мудрого старца: «Пища же различным рыбам определена различная, по роду каждой. Одни питаются илом, другие поростами, иные довольствуются травами, растущими в воде, большая же часть пожирает друг друга, и меньшая из них служит пищею большей. Иногда случается, что овладевшая меньшею себя делается добычею другой, и обе переходят в одно чрево последней. Что же иное делаем и мы люди, угнетая низших? Чем различается от сей последней рыбы, кто по ненасытимому богатолюбию во всепоглощающие недра своего лихоимства сокрывает бессильных? Он овладел достоянием нищего, а ты, уловив его самого, сделал частью своего стяжания. Ты оказался несправедливее несправедливых и любостяжательнее любостяжательного. Смотри, чтобы и тебя не постиг одинаковый конец с рыбами – уда, верша или сеть. Без сомнения же и мы, совершив много неправд, не избегнем последнего наказания».
Шло стяжательство, гремела неправда, плелись сатанинские сети, как и было сказано. Вот так, повсеместно и исповдоль, гремела поганая антихристова поступь, шуршали страницы Судного дня, но старообрядцы верили и молились, не сомневались в великой силе общинного житья. Отстояв за долгие века право на свою веру, на свой жизненный уклад и устои, продолжали и продолжают возносить свою молитву Богу за Святую Русь, процветание ее и победу над темными силами. И, быть может, отмолили то, что сумели отмолить. Потому мы и живы, и правим сейчас тризну на этом крутом уфимском бережку за тех, кого отмолить не сумели. Пусть мир и покой будет усопшим, – завершил свой опус Никодим Константинович и поднял кружку. – Земля им пухом!
– Крепка и честна молитва старой веры. А потому решил я, – продолжил Никодим Константинович, – дождусь, когда в приход священник наш вернется, отец Иоанн, – а он обязательно вернется, и направлюсь я в Сибирь, в Минусинск. К братьям нашим. Узнать и проверить. Для того уж и машину боевую приготовил, и прицеп возьму, а на него добрый снегоход поставлю, если зима ранняя случится, то на нем буду добираться. Семья моя согласна, потому что это наше дело, семейское.
Подбросили еще дровишек в костерок и сидели, слушали как журчит по перекату река. Сидели тихо, каждый думал о своем, потому что было над чем задуматься-поразмышлять.
– Ни пуха не пера тебе в дороге, Костич! – сказал Сергей. – А снегоход-то тебе зачем с собой волочь, найдешь по пути. Впрочем, не мне тебя учить. И огромное