Крылатые качели. Максим Саблин
была тещей Мягкова и родной сестрой Эриды Марковны. Немезида Кизулина отличалась от сестры только тем, что была депутатом Госдумы и главой комитета по семейной политике, детству и материнству.
– Ладно, а где наш Плохой? – спросил Федор, оглядываясь и размышляя, почему ему всегда так хочется позлорадствовать над Петькой Богомоловым.
– Пишет свои притчи! – засмеялся Илья Мягков, засунув руки в твидовый пиджак.
В Московском университете их троицу называли как в фильме Серджо Леоне: Хороший, Плохой, Злой. И правда, прищуривая глаза, Мягков становился Иствудом, Богомолов с курительной трубкой – вылитый Ван Клиф, а Федор бывал не в меру суетлив, как и Уоллак.
Началось все с Мягкова, когда старушенция с кафедры конституционного права погладила по голове широкоплечего высокого парня и с умилением сказала: «Какой хороший мальчик!» Студенты, знающие, что Мягков в прошлом никак не был хорошим мальчиком, не могли сдержать смеха. Впрочем, он посмотрел на них, и смех прекратился.
Со временем университетские ковбои женились, и поезд на Эль Пасо уехал без них.
– Прочти, что он в WhatsApp написал, – сказал Мягков, которому легко передалось злорадство касательно Богомолова. – Не представляю, как Миловидова живет с ним? – Илья по старинке называл Анну студенческой фамилией.
Федор нажал зеленую иконку, открыл их чат, где на аватарке были Вицин, Никулин и Моргунов, стоящие у пивного ларька, и прочел два сообщения от Богомолова. Вначале шла бесконечно скучная притча о том, что нельзя отменять договоренности с друзьями. Федор, зевая, прочел ее. Во втором сообщении писалось, что Богомолову надо назавтра в шесть вставать и он отказывается от договоренности на вечер. В этом был весь Петька.
– Не обвинил – и то хорошо, – сказал, хмыкнув, Федор.
Им обоим было неловко обсуждать друга в его отсутствие, но очень хотелось. Став большим человеком, Богомолов, и раньше странный, превратился в совершенно невыносимого. Пару месяцев назад он со страшной обидой, как все было в нем – черное или белое, обвинил их обоих в предательстве по причине столь мелкой, сколь и курьезной. Он пригласил их по старой университетской традиции в лучшую баню Москвы. Лучшая баня Москвы странным образом всегда кочевала в то место, где проживал Богомолов. Когда друзья вежливо намекнули на это Петьке, то были прокляты им, и он парился один.
– Так, а ты дописал свою книгу? – спросил Федор.
В это время из маленькой будки подошел мужчина-администратор и уточнил про аренду нижнего манежа. Федор несколько минут говорил с ним.
– Не дописал, но допишу, – сказал Мягков, когда Федор освободился. – Ты мне лучше скажи, где новые Беллинсгаузены и Колумбы? Где те безумцы, что готовы променять мягкую постель на корабельные койки? Ты? Я? Петька? Женя Грибоедов?
– А может, мы и есть новые Беллинсгаузены и Колумбы? – миролюбиво заметил Федор. – Достал ты с моряками. Жизнь – другая.
Мягков, взъерошив пятерней бороду, отвернулся. После окончания юрфака друг Федора решил стать