Красный лорд. Невероятная судьба революционера, замнаркома, флотоводца, редактора, писателя, дипломата и невозвращенца Фёдора Фёдоровича Раскольникова. Н. В. Переяслов
процесса и в травле буржуазной печати, что даже партийные товарищи иногда смешивали нас. Я был изумлен не менее, чем Рошаль, что меня отрывают от политического близнеца, против которого, к тому же, следствием было собрано меньше обвинительного материала, чем против меня. Я постарался успокоить Семёна, пообещав ему сделать всё возможное для восстановления попранной справедливости.
В приёмной тюрьмы меня ожидал кронштадтский матрос тов. Пелихов, собственноручно привёзший приказ о моей свободе и уже успевший внести из партийных средств три тысячи рублей залога, так как формально, подобно другим товарищам, выпущенным ранее из тюрьмы, я числился освобождённым «под залог».
Но наше «дело 3–5 июля», обильно уснащённое клеветой раскаявшегося немецкого шпиона Ермоленко и фальсификацией царского следователя Александрова, прекращению не подлежало, и вокруг него г. Алексинский и К° продолжали плести свою чудовищную паутину. Однако ровно через две недели восставший рабочий класс захлопнул папки «дела 3–5 июля» и сдал их на хранение в исторический архив, как яркий образец следственного пристрастия и подлога.
Выйдя из тюрьмы на Выборгскую набережную и глубоко вдохнув вечернюю прохладу, струившуюся от реки, я почувствовал радостное сознание свободы, знакомое только тем, кто научился ценить её за решёткой…»
Освободившись, Раскольников сразу же направился в комитет партии, базировавшийся тогда в Смольном институте. Там он узнал, что большевики за это время создали Военно-революционный комитет – формально для защиты от уже арестованного Корнилова, а фактически – для взятия власти. На бумаге им руководил левый эсер Лазимир, на деле – твёрдые ленинцы Подвойский, Антонов-Овсеенко и «адъютант» Троцкого – Лашевич.
В тюрьме, пишет в книге «Кронштадт и Питер в 1917 году» Фёдор Раскольников, «мы не могли наглядно представить себе действительных размеров движения, но уже первый день в Смольном и многочисленные беседы с товарищами окончательно убедили меня, что настроение масс достигло точки кипения, что они в самом деле готовы для борьбы и партии; нужно немедленно возглавить движение, призвать рабочий класс и крестьянство к новой революции, чтобы не упустить на долгое время исключительно благоприятный момент.
Встретившись с Л. Б. Каменевым, моим старинным другом, я тотчас завёл с ним разговор на тему о «наших разногласиях». Исходный пункт Льва Борисовича сводился к тому, что наша партия ещё не подготовлена к перевороту. Правда, за нами идут большие и разнородные массы, они охотно принимают наши резолюции, но от «бумажного» голосования до активного участия в вооружённом восстании ещё очень далеко. От Петербургского гарнизона трудно ожидать боевой решимости и готовности победить или умереть. При первых критических обстоятельствах солдаты нас бросят и разбегутся.
– С другой стороны, правительство, – говорил тов. Каменев, – располагает великолепно организованными и преданными ему войсками: казаками и юнкерами, которые сильно натравлены против нас и