Порядочная женщина. Тереза Энн Фаулер
большинство женщин.
Альва распустила волосы, воспользовалась горшком, как сказала Мэри, забралась на кровать и села спиной к подушкам.
Сложить руки на коленях или нет?
Положить ногу на ногу или сидеть ровно?
Если она не станет укрываться одеялом, будет ли это чересчур неприлично? Альва натянула одеяло на колени и поняла, что выглядит так, будто собралась послушать сказку на ночь. Она слезла с кровати, застелила ее и уселась на покрывало.
Вся эта таинственность и неопределенность! Встретить его сидя или лежа? Погасить лампу? Подкинуть дров в камин или оставить как есть?
«Ты доска, а он – колышек…»
В тот день в ванной, до того, как вошла мама, Альва стянула ткань с бедер, с одной ноги, потом с другой и смотрела, как вода устремилась к ее центру, тому самому месту с загадочным предназначением. И тогда, и сейчас ей на ум приходили картины, которые она видела за границей в музеях и при дворе – томные обнаженные женщины в сопровождении херувимов, нимф, служанок или придворных, некоторые в страстном объятии с лебедем. Молочные груди, животы и бедра без смущения открыты взору художника…
«Ты что, животное?»
Эти картины считают шедеврами, за ними охотятся коллекционеры, их выставляют в лучших галереях мира. Почему чувственность приветствуется в искусстве, но не в реальности? Что, если мама ошибалась?
Она вздрогнула, услышав шум за дверью. В любую секунду ручка может повернуться и…
Тишина.
Раскрасневшись, она ждала того мгновения, когда муж появится на пороге.
Он заметит ее румянец и обвинит в безнравственности, отошлет обратно к отцу или запрет и приставит к ней доктора.
Он заметит ее румянец и будет польщен. Посмотрит на нее влюбленным взглядом. Он станет целовать ее до потери чувств.
Но нет. Ручка не повернулась.
В комнатах царила тишина.
Полено в камине треснуло и шевельнулось, пригасив огонь.
Снаружи не доносилось ни звука.
Сердце перестало выпрыгивать из груди, и, незаметно для себя, Альва уснула.
Альва проснулась от холода. Огонь в камине потух, и в комнате было совсем темно. Муж, одетый в ночную рубашку, стоял на коленях у кровати, его лицо возле ее лица. От него пахло бурбоном.
– Мы должны это сделать, – проговорил он, не смотря ей в глаза. Наклонился и поднял пеньюар с ее бедер. – Прошу прощения. Я постараюсь сделать все быстро.
По-прежнему избегая ее взгляда, Уильям взгромоздился сверху. Альва замерла. Он немного повозился, потом втолкнул себя внутрь ее тела. Альве было больно, но она не смела пошевелиться и только зажала ладонью рот, чтобы не кричать. Она смотрела на один из столбиков кровати и не разрешала себе плакать.
– Прошу прощения, – повторил Уильям, не останавливаясь. Это продолжалось бесконечно. – Я стараюсь… – сказал он, и Альва не смогла больше сдерживать слезы, которые заструились к ушам и волосам, потекли по шее.
Она думала об этих