Железный поход. Том четвёртый. Волчье эхо. Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский

      Разговоры, смешки, восклицания поутихли − все слушали удалую казачью песню, которая наполняла идущих на смерть силою и отвагой… И только главнокомандующий − граф Воронцов − не свежел взором. Тягостно и неспокойно было на сердце старика. Его задумчивый взгляд блуждал по обочине большака; жухлая трава, малиновый татарник⁴⁹ и редкий кустарник были покрыты розово-желтой, белесой пылью; звериные тропы и солончаки, пересекавшие тракт, были обнажены и звучно тверды.

      …Смеркалось, когда в какой-то момент задремавший в седле граф встрепенулся от бодрящей прохлады, равнодушно поднял уставшие глаза и был… потрясен.

      Горы, все последние дни казавшиеся ему далекими, ирреальными, будто нарисованными рукой художника, вдруг встали перед ним пугающе огромной, непостижимой, но очевидной громадою. Их седые от белых, голубых, сиреневых снегов пики с фантастическими очертаниями и эфирной, какой-то воздушной линией вершин, вонзавшиеся в облака − магнетизировали графа и его столичную свиту. И когда минуло первое оцепенение и он наконец оценил всю еще продолжавшую существовать даль между его армией, горами и небом (несмотря на день пути), когда он прочувствовал всю циклопическую грандиозность Кавказских гор, всю беспредельность этой мощи и величия, он против воли ощутил мороз мурашек, пробежавших по коже. От всего этого сурового торжества из камня и льда тянуло враждебным холодом и чем-то еще опасным и гибельным, до сроку скрытым от глаз. Живописные, мягкие горы Крыма были пигмеями в сравнении с этими исполинами…

      Да, это был рай, но рай земной и дикий… Рай под тенью сабель его грозного врага Шамиля, с которым ему еще предстояло только скрестить клинки.

      Память упрямо высекла резцом имена и портреты его предшественников, пытавшихся покорить Кавказ: Ртищев, Ермолов, Паскевич, Розен, Головин, Нейгардт… Теперь вот он − граф Воронцов, любимец и надежда Его Императорского Величества Николая I.

      − Это мой Эшафот… − Беззвучно прошептали его бледные губы. Теперь граф уже не думал самонадеянно давать фору Шамилю. Неожиданно ему послышался, как той ночью в Червленной, лязг стальных челюстей адского механизма, но этот звук не принадлежал ни его пехоте, ни артиллерии. Он шел, как казалось графу, со стороны гор, где на фоне густого синего неба рельефно и остро зубчатились их молочно-белые гребни.

      − Ладно, рано голову посыпать пеплом. Коней на переправе не меняют. − Его сиятельство граф Воронцов злорадно улыбнулся бесстрастным кряжам. − Завтра или послезавтра мы разыграем этот «пуп мира». Так, кажется, его называют туземцы?

      − Они называют его «крышей мира», ваше высокопревосходительство. − Флигель-адъютант Сколков бросил два пальца к виску.

      − Какая