Дамдых (сборник). Альбина Гумерова
обижала мачеху, когда дома не было отца. Порой Мунир яростно бросался на сестру с кулаками. Хватал за волосы и тянул на себя. Венера скрывалась от визжащих брата и сестры куда-нибудь во двор и мучилась на свежем воздухе. Ей хотелось нареветься в подушку или в воздух, но женщина разучилась плакать. Она затыкала уши и пыталась молиться, глядя на верхушки деревьев.
Это была самая долгая зима в жизни женщины. Она пришла к Иреку совсем недавно, но будто жила с ним много несчастных лет. Терпела выходки умной, взрослой девочки, которая вбила себе в голову, что, если полюбит мачеху, предаст мать. И во имя ее памяти изо дня в день отравляла жизнь Венеры. Амина припомнила приметы, которыми напиталась в детстве: причешет Венера волосы возле трельяжа, расческу в выдвижной ящик спрячет, а Амина, пока никто не видит, соберет волосы с расчески, скатает в комок и пустит на ветер. Птица какая-нибудь на лету перехватит и в гнездо к себе унесет. Птенцам тепло, а у Венеры непременно заболит голова. А чтобы уж наверняка да посильнее – Амина берет Венерину беретку и подбрасывает ее, словно мяч. На пол швыряет, тихо топчет ногами, зажмуриваясь при этом. Крутит на указательном пальце. Потом положит беретку на полку, где и взяла. Или сварит Венера суп, и стоит он на плите, дожидаясь главы семейства. А Амина прокрадется в кухню, бухнет в кастрюлю аж пять столовых ложек крупной соли. И вся семья остается голодной.
– Тетя Венера совсем не умеет готовить, – с ложным сожалением говорит Амина. – А мама умела.
И девочка принималась стряпать что-то на скорую руку. Ирек уходил в зал и, подложив под голову медведя со впадиной на животе, листал телеканалы. Венера отправлялась грустить на улицу. Сядет у ворот и глядит в небо, на голые ветки берез. И кажется ей, что все в мире счастливы. Все, кроме нее. В такие минуты ей хотелось побыть с Суфией, посидеть рядом, слушая, как умиротворенно стучит ее машинка. Но швея жила в соседнем поселке, через две станции. Иногда после суток дежурства Венера забегала к ней. Старушка не спрашивала, как ей живется. Суфия не влезала в новую, еще не окрепшую семью. И когда семья расцветет четырьмя сердцами, и когда, Алла бирса, забьется внутри Венеры пятое, Суфия будет шить им одежду, и даже шелковая блузка согреет зимой, потому что все, что сшито с пожеланием добра, носится легко и радостно.
Каждое новое утро было тяжелее вчерашнего вечера. Венера могла бы затеять скандал: давно пора поставить падчерицу на место и стать в доме полноправной хозяйкой. Но женщине хотелось молчать, потому что ей открывалась только ее, Венерина, истина, причиняя и боль, и радость: когда Мунир прижимался к ней всем своим маленьким телом, Венера понимала, что прошлая жизнь, кокетство ее неумелое, желание выйти замуж за прочного мужика, с которым была бы уверенность в завтрашнем дне, остались далеко позади. Женщина поняла, что целую вечность не плакала, но отсмеялась, отхулиганила на много лет вперед. Ей хотелось быть доброй мамой для этих детей. Но она не понимала, что значит – быть матерью? Кормить и тепло одевать? Читать на ночь сказку? Это лишь поверхность материнства.